цольмер.
Гауф отклонился назад, и боль, выстрелившая в плечо, прояснила зрение. Мимо, к смотровой площадке прошли воины – в звоне железа и кяфизов.
– Сядь, – сказал Клембог старику. – Скажи, что нифель?
– Отступила.
– Я видел свет, – сказал гауф.
– Именно поэтому. На пол-кальма.
Ольбрум выпростал из рукавов балахона худые руки. Тонкие пальцы разломали хлеб на блюде, уцепили малые куски, потащили в рот.
Клембог смотрел, как цольмер жует.
– Такое случается, да? – сказал он.
Старик кивнул.
– Да. Аззат замкнулся за спальней. Нечисть стала прахом. Мы живы.
Стройная девушка поставила перед гауфом миску с мясной похлебкой. Клембог с удивлением воззрился на ложку в своих пальцах. Вроде не было только что.
Он тряхнул головой.
– Лечь бы тебе, – повторил Ольбрум, пряча глаза под седыми бровями.
– Ты прямо можешь?
Клембог плямкнул ложкой по похлебке.
– Могу. Вот.
Цольмер протянул ладонь.
На ладони, зарывшись острыми кончиками в бугорки темной кожи, лежал кяфиз. Изломанный, скрученный. Мертвый.
Клембог схватился за грудь, заперебирал цепочки.
Первая, вторая. Третья. Расплел четвертую и пятую. Вытянул из повязки шестую. Се…
Седьмого кяфиза не было.
– Мой?
– Твой.
– Что это значит?
– Возможно, что молотобоец… – Ольбрум поднял глаза, взглянул печально и строго. – Возможно, что удар молотом был слишком силен.
Клембог пошевелился, боль, казалось, сверкнула молнией сквозь все тело. Навылет. Как арбалетная стрела.
– И что?
Он заметил, как дрожат пальцы, ухватившие ложку, и осторожно опустил ее в миску.
– Такое бывает, – сказал старик. – В течение какого-то времени твои кяфизы будут лопаться по одному.
– Все?
– Вряд ли. Скорее, до трех. Может, до двух. Но это значит, Кеюм, что ты станешь сродни рядовому воину.
Клембог хмыкнул.
Он взял кяфиз с ладони цольмера и поднес его к глазам. Кяфиз не звенел. Кяфиз был железной пустышкой.
Пустышка хрупнула в сжатом кулаке.
– Пусть. Нифель отступила?
– Да. И есть еще одна хорошая новость.
– Какая?
Ольбрум перегнулся через стол. От него пахло горькими травяными мазями.
– Капля, – прошептал он так, словно ему мечом перерубило горло.
– Что? – не расслышал гауф.
Худой Скаун как раз рассказывал, как бился с латниками, и озвучивал свист клинков. Ш-ших, дзон-нг, ф-фиу-у…
– Капля, – повторил Ольбрум. – Погибель. Это ее свет отбросил нифель. И аззат не закрывался из-за нее. И выползень тогда…
– Погоди.
Клембог почувствовал, как сердце его забилось надеждой. Если это Капля… О, боги, значит, к вам иногда можно обращаться без хулы!
– Где она?
Он все-таки расплескал похлебку