Большой Быр. Беспокойно ворочался Хефнунг, потому что один из братьев Енсенов бодал головой его живот. Цольмер даже во сне творил какие-то знаки – его пальцы сплетались и расплетались, на мгновение застывая то в одном, то в другом сочетании.
Свет пульсировал.
Капля задремала, засопела тихонько, грея кяфизы своим дыханием.
Клембог, подождав, толкнул рукой Туольма.
– Иквар, – прошептал он, – твое время.
– Мое? О, предки!
Туольм покрутил шеей и встал. Кредлик рухнул в образовавшуюся пустоту, притянув подушкой сапог Большого Быра.
– Ага, поспишь тут! – встал вслед за Туольмом Худой Скаун. – То сказки, то змеебоги… И нет чтоб на ухо.
Подобравшись поближе к узкому окну, он без стеснения приспустил штаны. Струйка мочи выстрелила наружу, орошая улицу.
Клембог позволил себе закрыть глаза.
От Капли шло тепло, обычное тепло человеческого тела. Не повезло девчонке, подумалось ему. Лишили памяти, сделали Погибелью. Наверное, жила себе где-то, ничего не ведая. Что с ней будет потом? Вернут ее боги, откуда взяли? Не хотелось бы злой судьбы.
Клембог обнял Каплю покрепче. Если ее вновь потянет к себе Колодец, он хотя бы почувствует. Спи, девочка, спи.
Самому ему приснился отец, не тот запершийся в Третьей Башне и сгинувший в ней безумец, а еще полный сил властитель Дилхейма, провожающий сына к Хребту Йоттифа в пограничную заставу Гойхан-Ликк.
Сколько времени прошло? Двенадцать лет.
Ингмаррун пестрел разноцветными полями, на Второй Башне к проезду подняли вымпел, солнце грело наплечники.
Мимо небольшого отряда катили телеги на Шиганнонский рынок – с корзинами, полными крапчатых яиц, с поросятами в клетках, с зерном и орехами в мешках, с копнами сена, на верхушках которых сидели и лежали беззаботные мальчишки.
– Помнишь, – сказал тогда отец, – я говорил тебе про Шанг-Лифей? Что он всегда должен быть за спиной?
– Помню, – кивнул Кеюм.
– Я боюсь, в Гойхан-Ликк ты заглянешь ему в лицо.
– Не понимаю тебя, отец.
– Нифель. Она там рядом.
– Но там Башня, – сказал Кеюм.
Отец вдруг рассмеялся, превращаясь в страшно исхудавшего, одержимого страхами человека из предсмертной поры.
– Дурак! – каркнул он. – Боги бросили нас! Думаешь, их старые игрушки спасут тех, до кого им нет никакого дела? Глупец! Они пили аззат из Башен и выпили его весь!
– Что? – растерялся Кеюм.
Отец приблизил серое, в язвах и темных пятнах лицо.
– Выпили весь! – повторил он, дыша безумием. – Как ты – балимарский йорум в винном подвале Даккенрауга. Выпили мир и бросили своих слуг!
– Но как же…
– Проснись! – хлопнул его по плечу отец.
Клембог вздрогнул.
– Отец, я понимаю, что ты хочешь сказать. Но мой разум чист и открыт для любого знания. Значит, Башни…
– Проснись, Кеюм!
В этот раз отец ударил его по щеке.
Клембог дернулся и открыл глаза. На него смотрел