Тереза выдавалась в поле, перелезли через нее и с хрустом приземлились на кучу пожелтевших листьев. Подняв глаза, я увидел свисающую с верхушки стены колючую проволоку.
Это место называлось «Кемпинг» – оазис в черте города, где каждый вечер многоэтажные громады на холме Каподимонте заглатывали своих обитателей. Здесь было влажно и тихо, кругом дубы, припаркованные автомобили, наблюдающие за входами охранники. Если местный житель, проснувшись утром, обнаружил бы проколотое колесо, то первым шиномонтажником в радиусе трех километров, к которому он мог обратиться, оказался бы Шестипалый.
Маркетьелло указал на прореху в проволочном ограждении:
– Тут мы пролезем и пойдем направо вдоль стены. Пацаны, умоляю, крадитесь тихо, как мыши. Здесь охрана повсюду.
Мне казалось омерзительным, что Маркетьелло в обмен на небольшой процент от нашего вознаграждения вызвался помочь проникнуть на территорию, где жила его семья. Полагаю, Лео думал так же.
Я прошмыгнул через проволоку последним и, прижимаясь к стене, последовал за ними. В полной темноте мы гуськом добрались до парковки, заставленной машинами, – беззащитные, они сверкали своим металлическим блеском под нашими варварскими взглядами. Лео выдвинул лезвие ножа. Маркетьелло тоже достал нож и недоумевающе посмотрел на меня.
– А ты чего? – шепотом спросил он.
– Я свой дома забыл.
Его недоумение сменилось торжеством, с ухмылкой он повернулся к Лео:
– Этот педрила хоть на что-нибудь способен?
– Ну что тут скажешь, обделался со страху…
С этими словами Американец начал охоту на покрышки.
Я никак не мог понять, почему он так сказал. Во-первых, я не страдал никакими кишечными недугами. Во-вторых, я был уверен, что вылазка в парк Вилла Тереза назначена на другой день. И в-третьих, Лео никогда себя так со мной не вел, по крайней мере на людях.
Прежде чем я успел возмутиться от такой несправедливости, Американец с Маркетьелло уже ринулись в бой. Они все делали по науке. Каждой шине доставалось три удара по самую рукоять: первый взрезал протектор, второй приходился на боковину покрышки, третий по диагонали рассекал камеру от самого ее края. Движения доведены до автоматизма, решимость – как у тореро.
Маркетьелло указал на серый «мерседес» той же модели, что и у моего отца, только этот был с тонированными стеклами и не такой ухоженный.
– Возьми на себя вон ту, – шепнул он Американцу, пока я нервно оглядывался. – Поцарапай ему капот.
Дважды повторять не пришлось, Лео метнулся к автомобилю. При взгляде на него сразу становилось ясно, что им движет не только примитивная жажда наживы. Ему все это по-настоящему нравилось.
Мне стало совсем дурно, когда я понял, что он уродует машину торговца оливковым маслом. Так милый Маркино восстал против отцовского авторитета и окончательно превратился в Маркетьелло, вдохновившего Американца на изображение огромного фаллоса, который тот сейчас с безжалостной точностью процарапывал ножом на дверце