и с силой толкнув Маркетьелло на капот машины, он сказал, что никогда не встречал большего сукиного сына, и добавил:
– Может, мой друг и не умеет орудовать ножом, но он точно не такой слабак, чтобы просить кого-то расцарапать за него машину своего папаши.
Когда Американец подошел, я с невозмутимым видом сидел на ступеньках, хотя внутри меня все ликовало после такой демонстрации дружеских чувств. Он скомандовал мне следовать за ним, и мы побежали, так как уже опаздывали.
Взмыленные, несколько минут спустя мы уже были в своем районе.
– Ты должен научиться защищаться, – выдохнул он, сложившись пополам от одышки. – Мы живем в джунглях. Здесь есть хорошие и плохие, но плохие всегда будут брать верх, даже если их меньше, потому что злоба – это липкая слюна, которая склеивает нас всех вместе без разбору. Кругом полно психов. И ты даже не можешь открыть клетку и сказать им «выходите», потому что сразу кто-нибудь пнет тебя в спину и запрет внутри.
Дух дышит, где хочет
1992–1995
Летние месяцы были наполнены счастьем, в них не было места страху.
Падая, он понимает, что в револьвере его убийцы есть что-то знакомое. Золотой отблеск. Миниатюрная лошадка, вставшая на дыбы, напоминает ему об американском городе, где он был счастлив в свои двадцать с небольшим лет.
Он всегда неплохо ориентировался в любой ситуации. Даже сейчас, несмотря на шесть пуль где-то между грудной клеткой и головой, он способен оценить всю иронию этого совпадения. От холода зуб на зуб не попадает. Так темно, что невозможно отличить дорогу, ведущую к дому, от той, что ведет в небытие.
Кольт, думает он. Кольт «Питон» 357-го калибра.
Вот и первые зеваки, привлеченные выстрелами и не поддавшиеся панике. Кто-то узнаёт его.
– Это Винченцо! – восклицает склонившийся над ним человек, лица которого он не видит. – Винченцо Макулатурщик! – повторяет он. – В Винченцо Макулатурщика стреляли!
Снова это прозвище. Как обидно, думает он, лишиться звания супергероя перед самой смертью.
Людей становится больше. Человеческие крики, которые ничего для него не значат. Он знает, о чем все думают. Они думают, что он выкарабкается, потому что именно в это верят никогда не убивавшие люди: никто не может умереть вот так, прямо на моих глазах. – Винче, ты слышишь меня? – ласково шепчет голос. – Не отключайся, Винче, скорая уже едет.
Кровь из ран все льется на тротуар, собираясь в лужицы, от них исходит жар, который растапливает вечернюю сырость.
Я слышу тебя, думает он, но трагедия в том, что я умираю и даже не знаю, кто передо мной. Потом его лицо искажает судорога, и рот наполняется кровью – последняя усмешка перед смертью.
В день, когда умерла музыка, баночки с гелем остались закрытыми, видеоигры – выключенными, автомобильные покрышки – нетронутыми. Все остановилось. Никакого Ричи Валенса, никаких индейцев. Никакого капитана, никакого матроса. Лео было шестнадцать – в этом возрасте отказываются от отцов, чтобы