рядом с этими людьми! С их чертовыми детьми и Анной, забивающей на собственного ребенка, чтобы уделить внимание чужому.
Прекрасно, добросовестная…!
К-хм!
Пусть, я споткнусь и пусть упаду, разобью нос и голову… Тело и душу. Сердце! Что, собственно, одно и то же! Или меня изнасилуют, например! А может, даже и убьют.
Пусть, я готова к этому! И не потому, что, скорее всего, возрожусь.
Хоть, мысли мои, как и дела, достаточно крамольные и каверзные. Но неестественная смерть, как не суицид, обязывает к прощению и отпущению!
Лишь бы, только не терпеть эту ноющую и снедающую меня боль. Что, сейчас рвет меня на части. Не хочу чувствовать ее! Не хочу…
Нужно уйти! Куда? Не важно! Лишь бы, далеко. К кому? Не имеет значения! Лишь бы, не домой. И лишь бы, не обратно. Не вернусь! Не попрошу прощения. Хватит! Напросилась за всю свою недолгую, но какую-то жизнь…
Кто же знал, что официальная, как и капитальная, ссора, произойдет именно сейчас?
Если бы мне сказали, что я пошлю родного человека и уйду ночью из леса, в никуда и одна… Я бы не поверила!
Но… Вот! Верь или не верь, а это случилось сейчас! И как-то… Не страшно, даже. Не больно! Не настолько, чтобы… Чтобы невмоготу и никак! Стало, даже легче! Будто… Камень с души упал!
И, хоть, она и болит… Продолжает ныть и подвывать, скрестить и выскребать, меня же и из себя.
Акклиматизация – всегда проходила для нее тяжко.
Но болит, уже не так сильно и не так тянуще. Эту боль можно терпеть! И я потерплю, как обычно, в принципе.
Плевать на нее и на ее друзей. На их детей и на всех свидетелей плевать! Надоело держать авторитет!
Тихая и примерная девочка!
Ее только в пример и ставить!
Чуть ли, не боготворить, ага! И в попу целовать!
Ради всего… к-хм… не моего святого!
Надоело нести этот хомут. Надоело тянуть вожжи, таща за собой этот караван и корабль. Надоело, я – не бурлак!
Пусть, ненавидят! Даже, пусть презирают. Я буду не против! Рано или поздно, они должны были увидеть мое истинное лицо, без этих чертовых масок!
Что, в большинстве свое, понавешала они же сами и для себя.
И они его увидели.
Да будет свет!: сказал недо-электрик и пере-хирург-сапер, и перерезал не те красно-синие провода!
В переднем правом кармане куртки разрывается телефон. Повторяет, снова и снова, одну и ту же мелодию звонка.
А я продолжаю идти, как в сказке, не зная куда! Не принесу, да, но несу то, не зная что. Себя! А куда? На Кудыкину гору, чтобы спрыгнуть с нее!
Но перед этим… Толкнуть всех тех и этих. Пропущу и провожу, так уж и быть, в последний-то путь!
Спотыкаюсь о темно-коричневые, почти черные, старые и трухлявые, иссохшие, большие и длинные, толстые корни деревьев. Прорвавшие и прорезавшие побитую и истерзанную, потрескавшуюся со временем и потресканную самим временем, дорожку под ногами. Запинаюсь о серые камни, осекаюсь о стеклянные бутылки. Считаю прочую мерзость, радуясь, что и не носом. Вроде, оставленного цветного пищевого и питьевого