Нападай!
Мы нападали, и Андрей аккуратно складывал нас в кучу. Руки у него были ловкие и сильные.
Летом, теперь уже не помню какого – 1942 или 1943 года, Андрей Тарков спас меня от смерти.
Тогда с самого утра припекло солнце. Над рекой на миг поднялся легкий парок, и она тут же засверкала, заиграла призывно золотыми бликами, потянула нас, пацанов, к себе каким-то не водяным – живым теплом.
– Парная, как молоко, – расплылся в улыбке Толька Бицура, попробовав воду пальцами босой ноги.
– Ура-а-а! – восторженно завопили Витька и Валька. Они и несколько длинноногих девчонок, раньше нас пришедших на берег, помчались по мелководью к синеющему за мысочком глубокому омуту.
Забыв о том, что не умею плавать, помчался с ними и я.
Дальше… Дальше помню только сильные руки Андрея Таркова.
На его ладонях я плашмя поднялся из черной, звездчатой глубины омута к солнцу, к небу, к жизни.
Не помню, совсем не помню, когда он ушел на фронт. Может быть, как мой отец, – ночью.
– Лучше так. Не выдержу. Лучше так, – сказал отец и, поцеловав меня спящего, ушел.
Об этом мне через много-много лет рассказала мама.
О возвращении лейтенанта Андрея Таркова с войны до сих пор вспоминают старожилы нашего околотка. Правда, их, старожилов, сегодня осталось человек пять-шесть вместе со мной и Витькой – Виктором Тимофеевичем Уткиным.
Андрей был призван в армию в конце войны. Однако он успел принять участие в штурме Берлина. Получил орден Красной Звезды.
Домой молодой офицер возвращался без единой царапинки. Поезд, на котором ехал Андрей, должен был миновать наш околоток и остановиться на станции. Проехав мимо родного дома, Андрею пришлось бы возвращаться той дорогой, которой он еще недавно ходил в школу.
Вот и околоток. Вон он – дом. Поезд уже начал замедлять ход. Вот и огород, вот изгородь, на которой он часто сидел с нами.
А вон, на крыльце, в своем неизменном голубом платье мать. Ну конечно же, она! Конечно!
Как часто, как много он думал о ней! Тосковал. Мечтал о встрече. Молил Бога, чтобы Он берег не его, а ее – маму, самого близкого, самого дорогого, самого нужного человека на свете.
И проехать мимо?! Ну нет!
Мать видела, как из-под колес поезда выкатился, поднялся, побежал к изгороди огорода что-то кричащий человек. Шум удаляющегося поезда приглушил, притушил его крик. Но ей показалось, он кричал:
– Ма-а-а-а-а-а-а-а-ма!
Андрея нашли в бурьяне.
Руки его нашли между рельсами.
Я помню их. Помню живыми…
Я помню войну.
И этот рассказ – о ней.
Дедушка Ми-ша и бабушка Ма-ша
И это оттуда – из детства, военно-послевоенного детства.
Почему такая замысловатость – военно-послевоенного? Да потому, что с высоты сегодняшнего возраста я не могу разделить военные и первые послевоенные годы – годы моего детства.
В памяти моей все они трудные