важнее, именно поэтому вся Европа лопается от прибывших из арабских стран земледельцев. Земля важна, но европейская важнее. – Сказав это, Ноя вернула руку на струны, и «Металлика» возобновилась на два аккорда, а потом перешла в Don’t cry, Guns and Roses.
– О, точно, – поддержал Ори, повеселев.
Дана подняла на Ахмеда свои большие круглые, вместе с тем не очень красивые глаза и, будто извиняясь за сестру, сказала:
– Ахмед, мы ведь тебя любим, ты знаешь… Просто у них сегодня на уроке истории говорили о войне сорок восьмого, вот они и умные.
Ирис прыснула.
– Так кто ее слушает, эту занудную тетку, я чуть не умерла от скуки, эта пара длилась бесконечно, на перемену не выпустила нас, две минуты дала, у меня дефицит никотина в крови образовался.
Дана обратилась к Ирис.
– А вот ты бы лучше спросила Ахмеда, где он был в сорок восьмом.
Ирис послушно спросила:
– Ахмед, где ты был в сорок восьмом?
– Я жил в Иерусалиме, мне был один год, и я рос в обувной лавке моего отца на Давидкиной площади. Хороший вопрос, Дана. – Ахмед встал со своего табурета, невысокий, прихрамывая на правую ногу, подошел к столику с подносом и взял себе чашечку кофе.
– Ори, что у нас с кальяном? У меня есть чем вас порадовать… Когда в сорок восьмом Израиль объявил независимость и началась война, мой отец погиб первым от снайперской пули – он просто вышел посреди города пообедать. Говорят, я там был. Но я не помню. Ори, возьми фольгу под прилавком и спичечный коробок рядом, аккуратно, там травка. Мать отправилась с нами пятерыми в лагерь беженцев.
Дана немного пожалела, что с ее подачи Ирис задала этот вопрос Ахмеду. Ноя опять застыла.
– Ахмед, мы тебя любим, – серьезно сказала она, – нам не важно, кто ты по национальности. Серьезно, мы просто спрашиваем, нам интересно послушать и понять, что чувствуют те, кто там, типа враги, и мы понимаем, что не все там враги.
Ори принес сверток, держа его зажатым в кулаке. Во второй руке у него был кальян с водой. Быстро и безупречно наполнил чашку для табака табаком с небольшим количеством гашиша, натянул фольгу, терпеливо проколол в ней много дырочек зубочисткой. Затем расположил кальян посередине, возле столика с кофе, засунул мундштук в рот и затянулся. Выпустив густой белый пар, с наслаждением откинулся на спинку кресла. Передал мундштук Ахмеду. В создавшейся на миг тишине явно раздался скрип колес подъехавшей машины по насыпанной перед шатром гальке. Ахмед, решив, что это клиент за арбузом, поднялся со своего табурета, но Ори его опередил:
– Это Шай, наверное.
Ори поспешно передал трубку кальяна Ирис и рванул к выходу, подняв облако пыли со своего кресла. Ноя и Дана тоже направились к выходу. Больше, чем Шай, их интересовала его мать, Ольга. Она дружила с их матерью с незапамятных времен и являлась безраздельной частью их детства. Частью, которая несет в себе очарование и недосягаемость закрывшихся на кухне взрослых, когда через