машину на склад загружать своим батальонным скарбом. Они вышли на дорогу – навстречу новым боям и новой неизвестности.
Гриша шел, переминая своими аккуратными сапожками дорожную грязь. Сама дорога была сплошным месивом: по ней уже проехали САУ, танки и машины, да наверно прошла не одна тысяча ног. Липкая грязь огромными лаптями висела на каждой ноге. Идти было трудно, люди, не успев начать движение, уже устали.
Григорий смотрел на дорогу и думал:
– По всей земле, где прошла война такие дороги. Они словно раны этой земли – шрамы, разжеванные ногами солдат, превратившиеся в длинные извилистые болота. И как только по ним машины ездят? А солдатики, и так уставшие выталкивают их, чтобы они ехали вперед и везли боеприпасы, и тащили за собой пушки. Ведь там без всего этого нельзя. Что будет, если мы придем на передовую, а воевать нечем? Мы просто превратимся в беззащитные мишени. Такого допустить нельзя и вот приходится всем тащить и себя, и машины и все остальное, что нужно там – где нас ждет смерть. Ведь многие из тех, кто сейчас, так же как и я чапают в этой жиже – погибнут, и никто ничего изменить не сможет: ни сегодня, ни завтра война не закончится. Она, конечно, доживает свои дни и все понимают, скоро войне конец, но когда наступит это «скоро».
Григорий посмотрел по сторонам и с удивлением и ужасом осознал, что из тех кого он знал в лицо, остались лишь командиры да старшина. Он стал пристальней вглядываться в глаза, в одежду, пытаясь хоть кого-то вспомнить, кто был с ним перед взятием высоты, но рядом двигались лишь незнакомые ему бойцы из других рот. Вдруг, в этой уставшей толпе шагающих друг за другом, он услышал знакомый голос – Фролов! Тот самый, что подшучивал над ним. Григорий не удержался и крикнул:
– Фролов ты что ли там голос подаешь?
Шагающий рядом коренастый солдат, лет сорока негромко ответил:
– Погиб Фролов. Это Юрик, черт его за ногу. Голоса у них похожи, он меня утром тоже напужал. Я-то видел, как Фролова из крупнокалиберного покрошило.
Мужик не стесняясь перекрестился и прошел чуть вперед, пытаясь обойти большую лужу.
Григорий посмотрел на его серое лицо и ничего не смог ответить. Был Фролов – шутил, а теперь его нет – лишь где-то там, на высоте его куски тела остались. Григорий тяжело вздохнул и в его сознании стали всплывать образы тех, кто погиб за эти дни. В душе появился страх: казалось, что все убитые сейчас стоят вдоль дороги и смотрят на них, оставшихся в живых. Он чувствовал их взгляды, а особенно глаза деда – его сухие, морщинистые с хитринкой, голубые глаза, которые всегда смотрели прямо в душу.
Все что происходило до этого прошло как-то странно – на одном дыхании и понять и осознать, что это было, не получалось. Но теперь в монотонном чавканье солдатских сапог мысли словно под барабанную дробь стали выстраиваться и Гриша стал не просто понимать, но и осознавать, то где он находится.
– Это Ад, в который война загнала свои жертвы! – думал он. – Здесь нет людей, здесь только машины: и живые, и железные – которые умеют только одно: убивать! Когда они умирают,