ложку ко рту: «Кушай, кушай, правильно, покушай супчика, супчик-это полезно. Без супа нельзя, желудок без супа не может», – у меня этот суп чуть с ложки в обратную сторону не летит, как из брандспойта.
«О! Я смотрю, ты уже и пирожком не побрезговала, молодец!» Ну, вот как тут куску в горле не застрять? Каждое свободное утро начиналось словами: «А что мы будем кушать?»
«Надо холодильник новый купить, двухкамерный, побольше. Как ты живёшь с таким холодильником?» (Если б у меня был большой, двухкамерный, снедью заполненный, не ушёл бы от меня Славка?)
Внезапно я оказалась жрицей, оправляющий культ всесильного божества, не менее двух раз в неделю осуществляющей тягучее, неспешное священнодействие, канонизированный обряд, требовавший полного самоотречения, обожания, преклонения, постижения неисчерпаемого кладезя знаний, причащения тайн, ритуальных жестов, отточенных до совершенства; отныне и до скончания веков предназначено мне было исповедовать религию приготовления пищи насущной. Многочасовые кухонные мессы, во время которых горы жертвенных овощей и животных превращались в многочисленные яства, набивающие алтарь, ой, простите, холодильник. Под проповеди гуру, возносящему велеречивые хвалы холодцу и пирогам, борщу и солянке, и прочим приношениям, угодным богу пищеварения. И скипетр и кадило, ой, простите, черпак и тёрка превращались из предметов культа в орудия пытки.
(Может быть, единственное, что роднило нас со Славкой – это почти равнодушное отношение к еде).
Боже! Эти его поездки к родителям, удавиться можно. Поначалу ездила безропотно, внутренне скрипя зубами, как же – родня мужа! Задыхалась. Психовала. Но вежливость – наше всё. Спасибо-пожалуйста-конечно. (Дома дети-неслухи на матери, которая с ними уже не справляется. Обещали ведь на сутки, а пришлось пробыть три дня, пока Валерка с родичами не протрезвеет). Они были разочарованы мной. Взял бабу с детьми! Алименты-то получает? Сколько? Тебе-то родит хоть? Батя, какие дети? На хрен мне эти вопли-сопли-пелёнки? Хоть выспаться можно. Слава богу, что не просит. Тоже, видимо, наигралась. Нарочно с детьми искал, считай, повезло. Эти уже большие, понимают всё. Договориться можно.
– Нееет, ты послушай! С клюковкой, с брусничкой, это самый смак! Сахарку я кладу – полкило на бочку. Так у тебя кисло и выходит! Сам ты «кисло». Конфеты трескай, если сладко хочешь. Неет, на бочку надо почти кило. Да ты когда квасил-то последний раз, городской? Ишшо учить будет! Посмотрите на него, он меня учить будет! Я писят лет уже квашу, а ты как уехал, поди, и ни грамма не заквасил! Учить он меня будет, гляньте на него! Яйца курицу не учат!. И рублю я …Да ты рубишь в пыль, как сопли потом, вот у дяди Игната! Да Игнат не квасит нынче, обленился. Да не обленился, а некогда ему, пьёт твой Игнат! А я писят лет уже квашу. Рубить мелко надо. Да и не мелко я рублю, а в самый раз. Ты, небось в город поедешь, так банку возьмёшь, да стрескаешь там за милу душу. Твоя-то не квасит, как я понимаю. Приготовь ему, мать. А как под водку идет, эээ! Хрустко с холодка.