еще не помню…
Жарко паутине.
Жарко полдню.
Жарко сквозняку,
дыханью,
шагу.
Жарко…
Кажутся несбыточными грозы.
И собака,
будто после кросса,
дышит
лихорадочно и жадно.
Жарко…
Даже рекам
духота понятна.
Небо за неделю полиняло.
Яблони распарились,
обвисли…
Медленно
пе —
ре —
пол —
за —
ют
мысли
с яблоней
на сморщенные перья.
Даже не переползают —
пере —
валиваются
и засыхают.
Засыхают,
будто засыпают…
Жарко.
Тишина.
Оцепененье.
Вянут подходящие сравненья.
Даже слову,
даже буквам
жарко.
…Ну вас к черту!
Надоело —
в рифму!
«Взял билет до станции Первая любовь…»
Взял билет до станции
Первая любовь.
Взял его негаданно.
Шутя.
Невзначай.
Не было попутчиков.
Был дым голубой.
Сигареты кислые.
И крепкий чай.
А еще шаталась монотонная мгла.
А еще задумчиво гудел паровоз….
Там, на этой станции,
вершина была.
Теплая вершина.
До самых звезд.
Ты ее по имени сейчас не зови,
хоть она осталась —
лицом на зарю…
Встал я у подножия
Первой любви.
Пусть не поднимусь уже —
так посмотрю.
Потянулся к камню раскаленной рукой.
Голову закинул,
торопясь и дрожа…
А вершины вроде бы
и нет никакой.
А она, оказывается,
в пол-этажа…
Погоди!
Но, может быть, память слаба?..
Снег слетает мудро.
Широко.
Тяжело.
В слове
буквы смерзлись.
Во фразе —
слова…
Ах, как замело все!
Как замело!..
И летел из прошлого
поезд слепой.
Будто в долгий обморок,
в метели нырял…
Есть такая станция —
Первая любовь.
Там темно и холодно.
Я проверял.
Хаши[3]
Кому кофе,
кому – каши,
а мне – хаши,
хаши,
хаши!
Хаши!
Подъезжают в миске,
будто пленники
к Орде.
Как мятущиеся мысли
Каракумов
о воде…
Хашами одними бредят
предвкушающие рты…
Погоди!
Еще не время.
В хашах
нету остроты…
Мы себя
не опозорим.
Мы сидим,
наморщив лбы.
Хаши солим,
хаши солим,
будто