гостей, будто и не третий час ночи стоял на дворе. Из окон второго этажа доносился приятный тенор – невидимый певец, явно и довольно удачно подражая манере Большакова5, старательно выводил великокняжеские строчки:
Мимо палаццо мы дожей,
Мимо Пьяццетты колонн
Плыли с тобою… О, Боже,
Что за чарующий сон!6
Константин Павлович отошёл в тень афишной тумбы, достал из заднего кармана брюк маленький плоский револьвер, откинул барабан. Предосторожность, вероятнее всего, окажется излишней, но, бережёного, как говорится. Удостоверившись, что все гнёзда заполнены, он сунул оружие сзади за пояс, поправил пиджак и направился к звенящим и слепящим вратам.
Внутри, как и ожидалось, было дымно, шумно и душно от смеси запахов разного табака, мужских и женских духов и других, менее приятных ароматов. Пробившись к стойке, он жестом подманил рыжего буфетчика и проорал ему в ухо:
– Кто работал вчера утром?!
Тот в ответ отрицательно замотал головой, показывая на уши – мол, не слышу ничего, махнул рукой в сторону небольшой чёрной дверки справа от буфета и, повернувшись к Маршалу спиной, направился в указанную сторону. Константин Павлович, усиленно работая локтями, как мог, поспешил за ним. За дверью оказалась крохотная подсобка, почти до потолка заставленная пивными бочками и ящиками с вином. На одной из бочек уже ждал буфетчик.
– Чего изволите, господин полицейский?
Маршал удивлённо приподнял брови, но отпираться не стал – чего зря время терять.
– Как звать?
– Санька Груздь. Груздев.
– Ты вчера за буфетом служил?
– Я.
– Утром сидел тут один черноволосый, поправлялся перцовкой с рыжиками. Ушёл потом с девицей.
– Был такой господин, – с готовностью подтвердил буфетчик.
– Кто таков и откуда? Знаешь?
Санька пожал плечами:
– Называется Николаем Егорычем, а где живёт, не знаю.
– Здесь часто бывает?
– Да почитай каждый день. Да и ночь, – хихикнул он. – Обычно заявляется часам к одиннадцати, до трёх гуляет, а потом утром в десять уже за стойкой сидит, врачует себя.
– Сегодня видел его?
– Ночами он на верхних этажах бывает, буфет-то у него что аптека, утреннее заведение.
Из-за двери раздался пьяный рёв:
– Санька, пёсий сын! Вылазь из-под стойки!
Санька подскочил с бочки, зачастил:
– Прощенья просим, господин офицер, бежать надобно, вишь, ктой-то серчает. Запросто могут начать буфет крушить. Вы подымитесь наверх-то, любого официанта спросите, они укажут за полтинничек.
И выскользнул из каморки.
– Ну будет шуметь-то, уж и отойти по нужному делу нельзя, – услышал Константин Павлович его суровые увещевания.
На втором этаже он схватил за локоть первого официанта, пробегавшего мимо, блеснул серебряным полтинником с царским профилем, и спустя