бабки к началу занятий. А всего-то и надобно оказалось поприставать к старухе с расспросами о жизни её прошедшей, а потом только слушать вечерами да головой сопереживательно кивать.
Так что, когда прибыл папенька забирать своё дорогое чадушко, тётка сперва устроила обильнейший стол с множественной сменой блюд и вином, а после за обедом громогласно объявила о своём желании духовную переписать в пользу «милого младенца», а самого отрока отправить в Петербург на учёбу. Папеньку чуть удар не хватил, насилу отдышался. А потом ещё раз чуть не помер от того, что той же ночью у подобревшей тётушки у самой апоплексия приключилась – то ли собственной щедрости душа её не вынесла, то ли предстоящее расставание с тем самым «младенцем» оказалось ей не по силам, но только померла несостоявшаяся благодетельница, так и не переменив завещания.
Так что вместо столичного обучения пришлось всё-таки отправиться в нижегородскую гимназию. И тут уж он матушкиным заветом сумел воспользоваться в полной мере, став любимцем всех преподавателей. Правда, почти сразу же случилось ему невольно постичь и другую истину, матушкой не сообщённую – не всем нравится, когда одного из многих отличают и ежечасно в пример ставят. Поколотили его несостоявшиеся товарищи к середине первого же месяца.
И тут пригодилась юному гимназисту уже другая маменькина максима: «Коль всем понравиться не сумеешь, определи того, кого все либо уважают, либо боятся – и полюбись ему.» Хотя, откровенно уж говоря, вряд ли это можно назвать самостоятельной мудростью. Скорее, продолжением первого совета.
Долго искать того, кого все боятся, не пришлось – он ведь и был главным инициатором произведённой на малолетним выскочкой экзекуции. Сын нижегородского полицмейстера, красномордый здоровый мальчишка, явно привыкший ко всеобщему раболепству, любящий самоутверждаться за счёт более слабых учеников. Оставалось лишь дождаться подходящей оказии. И тут опять пригодился маменькин совет.
«Ты можешь, – философствовала она как-то во время их чаепития в саду, – сидеть на берегу реки и смотреть на прекрасную яблоню, растущую на другой стороне, увешанную вкусными, спелыми плодами. И ждать, пока ветер уронит яблоко в воду, а река выбросит его к твоим ногам. Можно провести в этом ожидании всю жизнь, глядя, как непослушное течение проносит мимо тебя налитые соком яблоки. А можно научиться плавать, чтобы пересечь реку и самому добыть то, что тебе хочется. Случай нужно создавать, а не ждать покорно.»
Чтобы создать случай, нужно было понять, что этому глупому и избалованному полицмейстерскому отпрыску важно в жизни, кроме издевательств над сверстниками. Неделю пришлось следовать за ним тенью, наблюдать из-за углов и через частокол забора их казённого дома. А однажды даже рискнул и, перебравшись через этот самый забор, два часа провёл на яблоне, вглядываясь и вслушиваясь в жизнь большого дома (прямо как в матушкиной присказке, даже яблок на дереве было по осеннему времени