Я же велю Никите быть настороже и уеду в Сороцк. Не думал я, что Бату-хан соберется так скоро.
– Им бы до зимы успеть, чтобы не искать в снегу лошадям корма, – ответил Даниил задумчиво. – Вернемся скорее в Ижеславец.
Добрава сжала руки на груди. Неужели оставят ее здесь, на пепелище у леса, чтобы с ума она сошла холодной осенней ночью, вспоминая, как убивали в церкви людей? Взгляд ее испуганным зайцем скакал по собравшимся, прося дальше защиты, но охотники или отводили его в сторону, не в силах помочь, не будь на то воли господ, или не думали о беде девушки, поглощенные всецело видом сожженной деревни.
Уже легко вскочив в седло, князь Даниил обратился к тому из слуг, который первым подбежал к нему с упреком.
– Владимир, посади эту девушку на своего коня. Найдем ей пристанище у воеводы.
Задрожала тогда Добрава. Морской волной разлилась бы к ногам заботливого князя. В лесу еще стоял запах гари. К сиреневому небу тянулась тонкая струя дыма. Медленно падал на землю рыжий дубовый лист. Собаки и лошади шумно дышали. Дрожала голая ветка рябины, и красные ее ягоды совсем не были похожи на кровь. Кто-то сегодня умер. Кто-то сегодня родился заново в осеннем лесу. Добрава, в рваной одежде с обгорелым подолом, бедная сирота, теперь уже нищенка, дочь землепашца, полюбила молодого князя Даниила.
Глава 2
Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него – как у медведя, а пасть у него – как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть.
Откровение святого Иоанна Богослова
Хоть Добрава раньше и не видела города, ничего не успела она разглядеть во время быстрой езды, да еще и по темным улицам. В широком дворе встретили их слуги, увели разгоряченных лошадей. Князья ушли по резной бревенчатой лесенке в воеводины палаты. Охотники особо ели на поварне. Владимир, с лукавыми глазами, молодой, красивый, играя ямочками румяных щек, обратился к полной девке с красным от печного жара лицом.
– Принимай, Людмила, находку нашу – князь Даниил Юрьевич велел.
– Ох, грязна! Иди, умыться налью, – захлопотала Людмила у ушата, снимая с веревки чистый рушник. – Откуда такая?
– Из леса.
– А не волколак ли она? – спросила старуха, ставившая назад в печь горшок с душистыми щами.
– Помоги нам, Боже! – перекрестилась Людмила.
– Глаза бешеные, щеки вымазанные – кровь людскую пила, так еще и пришла из леса. Ты, Людмила, ей воды плеснешь, а она обернется волком, пополам тебя перекусит да в чащу дремучую ускачет.
– Бабушка, не волколак я. У нас в деревню хаживали звери с глазами ну чисто человеческими – будто душа там, печаль али радость какая. Мужики их палками забивали. Будь я волколаком, утопилась бы, чтоб зло великое не чинить людям.
– Эта пташка – волколак? Стыдно. Деревню ее враги сожгли, оттого она в крови и взята из леса. Из горящей церкви вытащил ее удалой мой князь, – возмутился Владимир, уже к столу отошедший.
– Осторожнее