И дался тебе этот Крифа с его мечом! Согласись, царь: один клинок, пусть даже и царский, не решит ни-че-го. У тебя столько воинов, и все вооружены, и уж коль скоро ты не смог с такими-то тысячами оружия завоевать Эшебию, то один Инушар Один тебе не поможет.
– Эй, ты, помолчи-ка! – рявкнул Чет. – Я, кажется, не тебя спрашиваю, а Первосвященника!
Шут пожал плечами.
– Что поделаешь, если твой Первосвященник так глуп, что и ответить толком сам не может?
– Шут, ты ходишь по лезвию!
– Все мы ходим по лезвию. Одни, правда, по наточенному, как бритва, а другие – по тупому, как бревно. Иногда вовсе и не грех пройтись по такому…
– Придержи-ка свой язык, Шут!
– Держу, царь!
– И не называй меня царем! – взревел взбешенный до крайности Чет.
– О, извини, царь! Я и забыл, что слово «царь» тебя бесит, царь! Попытаюсь быть сдержаннее.
– Заткнись! Лучше ответь – раз уж ты у меня служишь и ешь мой хлеб, – похож ли Крифа на своего отца? И сколько ему лет должно бы быть?
– Опять-таки ты не прав, царь, – Шут соскочил с пьедестала. – Разве я служу тебе? Я ежедневно оскорбляю и злю тебя, а вместо обещанного много раз топора получаю пищу и кров…
– Ничего, это можно быстро исправить!
– Но, с другой стороны, я действительно знаю, что Крифа не похож на своего отца, так как сильно похож на мать. Можешь мне верить, потому что я раньше часто бывал при дворе и знавал всю династию в лицо.
– Да ты же врешь, ублюдок! – заорал Чет вдруг. – Ну, конечно, врешь! Ты же служил им, а теперь врешь мне, чтобы я не нашел Крифу! – Царь ухватил скипетр, но не успел им даже замахнуться – на запястье у него сомкнулись железные пальцы, и холодные серо-зеленые глаза глянули во взбешенное лицо Чета.
– Мне кажется, мы оба знаем, почему я служу тебе, – угрожающе произнес Шут, и царь моментально остыл. Более того – дыхание ужаса коснулось его лица, и он съежился под угрожающим взглядом Шута. – И ещё: никогда не смей называть меня ублюдком. В отличие от тебя я – законнорожденный.
Шут отпустил руку царя и, развернувшись, быстро вышел вон. Скипетр, тускло поблескивающий в руке царя, неуверенно дрогнул и опустился; у царя почему-то не родилось желания запустить его в удаляющуюся спину Шута. Более того – он испытал стыд, какой испытывают люди, незаслуженно обидевшие друзей; а когда глаза друга становятся страшнее глаз врага – не лучше ли благоразумно спрятаться?
Что, собственно, Чет и сделал.
А в Мунивер произошло событие. И молва об этом тут же разнеслась аж до самого дворца. И об этом-то, собственно, и пришел оповестить царя Первосвященник.
Так что же случилось?
А случилось следующее: в Мунивер, серую и мрачную, пропахшую насквозь перегаром, в старую Мунивер, где сонки чувствовали себя как дома а добрые горожане двигались бочком-бочком, и то вдоль стен – одним словом, в Мунивер, уже пять лет не видевшей нормальных лиц (рожи сонков не в счет), ступил рыцарь.
Впрочем, что удивительного