совершенно,
зачем вся эта красота?
Зарыто в землю совершенство,
и, надо думать, неспроста.
А неудачникам из Энска,
кому гармонии вселенской
в своей глуши не ощутить,
мне остается сообщить,
что с перистальтикой прекрасной
нутро работает всегда,
перемещая без труда
свеженачитанные массы,
и в нужном месте, в нужный час
доставит на поверхность вас…
2.35
С глубоким удовлетвореньем
(язык тех дней забыть нельзя)
великолепное творенье
покинем временно, друзья.
Признаюсь, что завлек обманом
героя своего романа
в тот самый уголок Москвы,
где иногда бывали вы.
Противник праздных интересов
и не по летам деловой,
немало спорил он со мной,
но в знаменитый храм Гермеса,
что удалой воздвиг купец,
зайти изволил, наконец,
2.36
взглянул небрежно на прилавки
и толпы алчных прихожан
(здесь опускаю сцены давки,
здоровьем вашим дорожа).
Зовет нас авторское право
с Никитой двинуться направо,
уговорив его чуть-чуть
в известном месте отдохнуть —
там, где на камень величавый
поставлен бронзовый пиит
и с высоты, как бог, глядит,
склонив в задумчивой печали
позеленевшую главу,
как будто тошно здесь ему.
2.37
Хотелось лично мне представить
ему героя этих строк
и удовольствие доставить,
прилежно выучив урок.
Мы тоже, мол, не лыком шиты
(имею я в виду Никиту),
извольте видеть, ваша честь,
у нас свои герои есть!
Конечно, парень не Евгений,
но в то же время, видит бог,
не столь уж откровенно плох,
учтя упадок поколений
и слабоумный их разврат
(о чем нам факты говорят).
2.38
Как это здорово, читатель,
с усталых ног ботинки снять
и с чувством, близким к благодати,
за всем и всеми наблюдать!
И пусть достойно порицанья
пустое миросозерцанье,
невольно отмечает взгляд
бомжа в фонтане, длинный ряд
скамеек, ножек вереницу,
чету воркующих мужчин
(чему не ищем мы причин)…
Чудны твои дела, столица!
Но если слаб умом понять,
не стоит на Москву пенять.
2.39
Как ни приятно расслабляться
и ножки в mini созерцать,
пора отсюда убираться
и воле следовать творца.
Ему, как видите, угодно
при первом случае удобном
в престижный вуз Никиту слить
и до поры о нем забыть.
Пришли. Михайло Ломоносов
любезно встретил у ворот.
Никита в дверь – и был таков,
оставив