соединилось с душой!» – откликнулся мой внутренний переводчик.
Наверное, это была ключевая фраза к началу Воплощения. Гулко, с дребезгом, застонал гонг. Каменный мешок озарился прыгающим светом. Нестройно рявкнули трубы. Я ощутил быстрые опасливые прикосновения к животу и ногам. «Какого черта, что вам надо?!» Но было уже ясно, что ни к чему лезть в бутылку, а разумнее всего лежать себе тихо и ждать, когда все закончится естественным образом… Конечно, смотря что под таковым понимать.
Фигуры в темных бесформенных накидках кружили надо мной, вразнобой бормоча заклинания, иногда срываясь на истерические вскрики:
Члены твои нальются соками,
Мясо твое умягчится,
Жилы твои укрепятся,
И станешь ты – вода,
И станешь ты – глина,
И станешь ты – медь,
И станешь ты – человек,
Человек как мы,
Человек как ты,
Человек как бог,
Бог как человек…
Чуть в стороне от кликуш недвижно стояли трое в кожаных латах. Тройняшки из трамвая… Лица их на сей раз были открыты: одинаково грубые, иссеченные не то морщинами, не то шрамами, с одинаково застывшим выражением зверского мужества. Мне сразу стало понятно, отчего я – «тусклоглаз». По-волчьи глубоко упрятанные под надбровья белки моих похитителей светились в сумраке. Если быть точным, они полыхали.
И разорвешь путы,
Словно зверь-уэггд,
И прочь извергнешь свою ярость,
И восстанешь как человек,
Человек как мы,
Человек как ты,
Человек как бог…
Раскаленный гвоздь впился мне в колено. «А-а, мммать вашу!» – взвыл я. И все взвыли, будто бродячая собачья свора в лунную ночь. Жгучие уколы сыпались на меня отовсюду и без разбора. Я извивался и рвал свои путы с невесть откуда взятой нелюдской силой. Мне даже удалось высвободить ногу и наугад лягнуть одного из мучителей – тот с воплем укатился прочь.
И явишь кровь свою,
И явишь гнев свой,
И не станешь – зверь-уэггд,
И станешь – человек,
Человек как мы!..
Трубы истошно визжали, истязатели в балахонах хрипло выкрикивали свои заговоры, я вился винтом на алтаре. И только трое в латах сохраняли каменную безучастность.
Горбыль подо мной выгнулся и с треском переломился. Я сел. Трубы моментально заткнулись. Балахоны со всхлипами шарахнулись рассыпную.
«Гады, – сорванным, плачущим голосом бормотал я, стряхивая с ободранных рук обрывки грубого вервия. – Сейчас устрою вам Воплощение… зверя-уэггда… пас-скуды!» И тотчас же схватился за шею. То место, куда угодила арбалетная стрелка, распухло и пульсировало горячей ноющей болью. Где-то там должна была находиться сонная артерия… но вряд ли черные тройняшки имели умысел прикончить меня. Я покосился на латников – те сменили позы. Стояли выставив вперед одну ногу и вскинув арбалеты наизготовку.