– в беспамятстве бормотал я, рыская взглядом в поисках чего-либо подходящего для обороны и ничего, ну ничегошеньки не находя. Мы обогнули руины алтаря, двинули на второй круг. «А гвинеец Сэм Брук…» Я споткнулся. Не хватало еще полететь кубарем, трахнуться башкой и отключиться. А может быть, это – избавление? Обеспамятеть и не чувствовать, как эта сволочь нежно куснет за мягкое… ничем не защищенное… впрыснет сколько нужно яду и начнет, смакуя, отщипывать по кусочку…
Что-то звякнуло о камень позади меня. «Обернуться? Но как раз в этот миг сволочь может прыгнуть – если она умеет прыгать. Вроде бы не умеет, но не могу за то поручиться. Вдруг умеет? И только ждет, чтобы я отвлекся. Да ведь она же не видит, отвлекся я или нет, она же слепая… вроде бы. Но надо же как-то узнать, что творится за моей спиной!» Я обернулся. Ничего там не творилось. Хотя…
В десятке шагов от меня валялся кем-то невзначай оброненный меч. Из великолепно обработанного металла, отливающего голубизной. Похожий на полутораметровую, с фигурной рукоятью под две ладони, опасную бритву. И такой же острый.
«Оброненный! Тоже придумал! Кто его тебе здесь обронит?.. Подброшенный – так будет правильно. Все ясно, как божий день. Из меня делают гладиатора. Это – арена. Гладиаторы не всегда пластались друг с другом. Иногда на них спускали диких зверей. На меня, за неимением приличного льва или, там, крокодила, науськали гигантскую пещерную мокрицу. Да, мокрицу, и лучшего обозначения для этого, с позволения сказать, животного, не выдумать… Насытились зрелищем моего страха, а теперь из сострадания швырнули мне меч. Желают поглядеть, каков я в работе. За оружие спасибо, но зрелища обещать не могу. Артист из меня никудышный. Да и сильно жить хочется, так что не обессудьте, буду отмахиваться, как бог на душу положит…»
Я в прыжке дотянулся до меча, подхватил его – рукоять так и прильнула к ладоням, словно век того дожидалась! – упал на колено. Ползучая пакость уже набегала на меня, атакующе вскидывая головогрудь и потому делаясь похожей на разозленную кобру. И в то же время становясь особенно удобной мишенью для удара «муадалбейм» – того самого, из саги о Кухулине[33]… Не было у меня времени поразмыслить над тем, откуда я знаю, что именно удобнее всего для поражения данной конкретной мокрицы, а что нет, как исполняется этот самый «муадалбейм» и почему с мечом я ощущаю себя гораздо увереннее, нежели без меча. Хотя ни разу в жизни – насколько мне известно – не имел дела ни с каким видом оружия… И в морду не бил… И сыромятные веревки не рвал, как гнилую пряжу… Тело уже раскручивалось, как высвободившаяся часовая пружина, лезвие меча-бритвы со змеиным шипом резало воздух, не встречая преграды входило в самую середку головогруди с правой стороны и так же без задержки выходило с левой, а ядовитые клешни бестолково стригли пустоту и вместе с отмахнутой напрочь башкой рушились наземь…
«Ни х-хрен-на себе!..»
Я едва удержался, чтобы не выронить – точнее, не отшвырнуть меч подальше от себя. Все равно не удалось