зажигая. И лишаясь последней пищи, медленно затухало.
– Сотня! – скомандовал Ярослав, убедившись, что факел не запалит дом. – Сотня, зажигательными – бей!
Сотни здесь, конечно, не было. Четыре десятка, может – пять. Но все, как и положено – с луками и сулицами. В небо разом поднялась туча стрел, причём каждая или почти каждая несла за собой дымный след. Факельная…
Когда же в крышу, пусть даже сырую, втыкается дюжина дюжин стрел разом, или через короткий промежуток, когда некоторая часть из них влетает случайно или по умыслу в дом, втыкается в стены и стропила, пожара не избежать. Обязательно найдётся место, или веточка, или пучок соломы достаточно сухой, чтобы вспыхнуть жарко. И – подсушить своим жаром соседние. Крыша занялась стремительно, сначала накрыв площадь густым столбом чёрного дыма, потом выбросив вверх клубы белого. Закончилось всё ярым пламенем, которое выбросилось сначала из-под крыши, потом подхватилось и из окна… Пытавшихся выбраться из пылающего дома, выбили стрелами и взяли в мечи воины Яросвета – даже в панике предатели бросились через задворки…
Суровый и страшный, весь в копоти Ярослав медленно снял шлем, против сердца сотворил оберегающий знак.
– Род, твоей волей, – сказал тихо…
6. Ярослав и его сотня. Торонтон. 23 день месяца Серпеня
Бой закончился настолько быстро, что не успели даже ярость потратить. К радости Ярослава, потери были невелики. Трое раненных, из которых только Жароок серьёзно. Да и то, несмотря на все его вопли, Тилла рану уже залечила и какой-то вонючей, белесой гадостью сверху смазала, чтобы не гноилась. Яросвет, который всё и всегда видел и знал, над самым ухом раненного приятеля вещал, что это – дерьмо паучиное, его иначе паутиной зовут. Мол, Тилла его прямо из задницы выковыривает. Тилла злилась, в голос огрызалась… Но терпела. Не до того было: только-только дорвавшись до работы, она изо всех сил старалась доказать свою полезность и нужность. То, что двое из троих – кроме Жароока, сразу сели в седло, говорило о том, что ей это удалось… Впрочем, настроение лишь поначалу было радужным. Злыдень, догнавший сотню лишь теперь, после боя, принёс весть о том, что в доме нашёл голых и мёртвых базиликанского солдата и торингскую девку. Оба убиты жестоко. Стариковым посохом, если он хоть что-то понимает. Ещё – воины доносили, что во многих домах более ни души. Только те женщины, что и через час молча стояли одной мрачной массой подле догорающего дома. А домов много, почти пять десятков. Это ж если как у них – две-три сотни людей должны быть! И скотина! Вон какие дворы богатые! Пусто в них теперь…
Сам Ромуальд, про которого говорили шёпотом и чаще всего с искорками восторга в голосах, пришёл на площадь ближе к мигу, когда Коло прошло зенит. Мрачный, ещё больше иссохший и поседевший. Если такое возможно с человеком, который уже сед волосом и худ телом и обликом. Он молча, не заговаривая, прошёл мимо воинов, подошёл к бабам и несколько минут просто смотрел на огонь. Потом что-то коротко спросил и ему хором ответили. Слышно, впрочем, не было. И расстояние немалое, и ветер