духе, то не позднее как сегодня, из меня выколотит остатки самомнения актуальный зинкин любовник, рекрутированный, помнится, прямо с чемпионата по карате, – Ты собралась кинуть на произвол судьбы всех своих поклонников и уйти в монастырь? – сбавил я обороты.
– В мужской, – захихикал Марк.
– Ты меня не понял, Рыжий,, – сказала Зинка, – Мне надоело сидеть в подполье. Пора выходить на большую сцену.
Она сделала выразительную паузу, многозначительно нас оглядела, открыла рот, чтобы продолжить и… раздался гулкий звук.
Нашу входную дверь кто-то проверял на прочность.
– Открывай! – вторил гулу мужской голос.
– Санин! – выдавил Марк и бросился прочь из кухни.
За новой порцией валерьянки.
***
Наш дом, построенный на закате культа личности, напоминает о минувшей эпохе не только высокими потолками, проржавевшими трубами центрального отопления и советским гербом над входной дверью. Без ложной скромности скажу, что практически каждый его обитатель – личность и у каждого свой культ. Вплоть до сиамского кота из 4-й квартиры. Он не разделяет равнодушия своей хозяйки – 40-летней торговки, не интересующейся никем и ничем, кроме китайских баулов, на продаже которых она сделала себе состояние, и обезьяноподобных мужей, меняющихся быстрее, чем дни недели. Бизнесменша, имя которой мне до сих пор неизвестно, не говорит нам даже «здрасте», а «сиамец», напротив, почти каждый день оставляет на коврике перед нашей дверью пахучие «приветы», культивируя в нас ненависть к меньшим братьям. Прозвав мстительное животное «Бомбардировщиком», мы были недалеки от истины. Роза Вениаминовна из 3-й квартиры как-то с негодованием сказала мне, что его кличка – «Коккинаки». Я хотел было восхититься юмору котовой хозяйки, но вовремя одумался. За такое кощунство можно схлопотать от Розочки ридикюлем по морде. К упоминанию всуе имен советских героев она относится нервно. Забавная фамилия летчика-истребителя не была исключением.
Что до самой Розы Вениаминовны, живущей над нами, то ее три комнаты стали последним оплотом коммунизма: интересуясь жизнью заграничного пролетариата, она не пропускает не одного латиноамериканского сериала. Житейские трудности сериальной «мари-изабель» дают ей богатую пищу для размышлений о горьких человеческих судьбах в постсоветском пространстве, которыми она делится со всеми и с каждым.
Наше трио, яркое свидетельство растлевающего западного влияния, Розу Вениаминовну почему-то не смущает. Видимо, нас спасает ее социалистическая наивность. В сексуальном образовании Розочка застряла где-то на уровне седьмого класса: до писем Карла Маркса с супруге Женни уже доросла, но о том, почему Крупская терпеть не могла Арманд, не догадывается. Для Розы Вениаминовны, пожертвовавшей личным счастьем во имя общественных интересов, кровать – это место для сна, а не пересыпа.
Страшно представить, во что она превратила бы нашу жизнь, если бы возненавидела