что ли?…
– А вы ждали, что семилетний ребенок один к вам через весь город вечером поедет? – ответила я вопросом на вопрос. – Знакомьтесь, моя дочь Ксения.
Ксюшка переступила порог, встряхнулась, как собачонка, и поежилась, а я стащила с нее куртку, не дожидаясь пока хозяин предложит раздеться и пройти. В общем, в комнате мы оказались по своей инициативе.
– Царьгородский, – сказал хозяин.
– Царь, простите, что?
– Царьгородский Иммануил Фомич. Но ты можешь звать меня Фома.
– Вы к кому обращаетесь? – решила уточнить я.
– К тебе. – И повторил: – Меня зовут Фома.
– А меня Ерема.
– В смысле?
– В том, что называйте меня Людмила Петровна и на «вы», а Ксения будет к вам обращаться по имени отчеству, – расставила я сразу все точки над «i».
– Нет, – твердо сказал странный молодой человек, – мы с тобой будем на «ты», а девочке идет другое имя – Женевьева. – И обратился к Ксюшке: – Можно называть тебя Эви?
Судя по тому, как у моей дочери вспыхнули щечки и маленькие ушки, я поняла, что этому придурку она позволит называть себя хоть козой-дерезой.
– Впрочем, присаживайтесь и перейдем к делу. Эви, ты музыке уже училась?
Ксюшка довольно толково изложила про свою любовь к гитаре и нелюбовь к пианино, особое внимание уделив жуткому «блям», которому ее выучили в Доме чьей-то культуры.
– Покажи, – предложил Фома и всунул ей в руки гитару.
– А у меня семиструнная, – со знанием дела сообщила дочь, – на этой у меня не получится.
– Хорошо, заменим.
Ксюшка что-то там изобразила, и удивительный парень Иммануил Фомич укоризненно обратился ко мне:
– Это аккорд ля-мажор, мамочка, а ты про какое-то «блям»! С Эви мы договоримся так…
Они действительно договорились, я только отслеживала нить беседы. Самое потрясающее, что этот, кто он там – Кант, Царь или Фома, – с легкостью невероятной нанялся к нам учителем фортепианной премудрости, а уж гитара – как само собой разумеющееся. И все это в Доме офицеров.
Выдвинулись мы в сторону дома уже около девяти вечера. Ксюшка была счастлива тем, что ее оценили и говорили, как со взрослой, а я – тем, что не придется выбрасывать эту гробину «Красный Октябрь».
– Едем на троллейбусе, – строго сказала новообращенная Эви.
– Едем, – устало согласилась я. Что-то переговоры сильно меня измучили.
В полупустом салоне было изумительно грязно. Сразу плюхнувшись на сидение, я полезла за мелочью. Какой от этого элементарного действия меня ждет репримант, я даже не могла представить! А если бы могла, то поехала бы зайцем, – под угрозой штрафа и советской милиции.
На загаженный пол троллейбуса я выронила пятнадцать копеек – даже не звякнув, они покатились по слякотному слою в неизвестную сторону.
– Надо искать, – решила дочь.
– Только не это! – взмолилась я. – Посмотри, какой здесь свинарник!
Не обращая внимания на мои слова, Ксюшка пошарила глазами вокруг, и со словами «на эти