несчастный миг, вот и все. Это не важно… Она сняла свитер, холод обдал ее своим дыханием, вцепился всеми зубами. Глаза начальника сверкали в полутьме, Марианне хотелось их выцарапать. Потом она сняла джинсы, кроссовки. На ней мало что осталось. Скоро не осталось ничего.
Даниэль грубо развернул ее к решетке, притиснул лицом к стальным прутьям. Держал за руки, прижимал к леденящей стали. Нарочно бередил раны. Но потом стало еще хуже. От боли у нее вырвался крик. К великому ее отчаянию.
Не показывай ему, как ты страдаешь, Марианна! Он и так до невозможности гордится собой!
Без дури и без табака будет сущий ад.
Но разве здесь и сейчас что-то другое?
Каждый рывок раздирал ей сердце, отдавался в мозгу. Одна мысль преследовала ее: почему я вынуждена быть шлюхой в грязном карцере? Потому что я их всех убила. Потому что я этого заслуживаю.
Нет! Нет! Я не заслуживаю такого! Такого не заслуживает никто…
Казалось, это никогда не кончится. Вечное проклятие. Она никогда от этого не избавится. Он не остановится никогда… Но он поневоле остановился. Излился в нее. Он ведь не дьявол, просто мужчина. Мгновение оставался неподвижным, навалившись на нее всем своим весом. Утомленный наслаждением. Потом отпустил ее руки, но она так и осталась распятой на своей голгофе. Будто бы он все еще продолжал. Даниэль застегнул ремень, подобрал одежду Марианны, бросил ей в лицо:
– Одевайся.
Глаз с нее не сводил, полный нестерпимого самодовольства. Ты выиграла, Марианна! Ничего себе победа… Он закурил, а она надевала на себя свои шмотки. Даниэль ничего не упустил, насладился каждым мигом.
– Ладно, пошли, – сказал наконец.
Сохраняй достоинство, Марианна. Но как сохранишь достоинство после такого? И все-таки она высоко держала голову. Хотя черная, грязная волна и захлестнула ее. Так, что почти прервалось дыхание. От резкого света в коридоре ее хрупкая маска едва не распалась на тысячу кусков. Еще несколько минут продержалась, скрывая под собой руины напрасно погубленной жизни.
Даниэль придержал ее. Последняя пытка, его усмешка, до омерзения жестокая. Почти нечеловеческая.
– Ну вот! Теперь у тебя есть веская причина ненавидеть меня. Ведь ты этого хотела, да?
Она вырвалась, пошла вверх по ступенькам, облачившись в то, что еще оставалось от ее гордости. Цеплялась за железные перила, чтобы не упасть. Трудно идти, когда тебе отпилили ноги. Но главное, единственно важное – не плакать. Если придется, она продолжит путь на коленях. Потом – ползком.
Ничего не выказывать, ни в чем не признаваться. В том, что ей больно, до смерти больно.
Даниэль шел впереди, она смотрела в его широкую, мощную спину. Даже и не хотела уже всадить в нее нож. Хотела лишь в одиночестве отдаться на волю прилива, захлестнувшего ее. На верхней площадке Даниэль проверил, свободен ли путь.
Моника храпела в комнате отдыха. Он схватил Марианну за руку, повел к сто девятнадцатой. Каменные лица, ледяные взгляды. Даниэль крепко стиснул ее запястье.
– Вот видишь, мне очень легко причинить тебе боль, – прошептал он.
– Вижу.