несмотря на почтенный возраст, практически не болел. Это был крупный, жилистый, кряжистый старик с угловатым черепом, на котором ещё сохранились остатки седой гривы, с кустистыми седыми бровями и пронзительным взглядом синих глаз. Он не носил ни усов, ни бороды. Его скуластое лицо с крупным носом несло печать своеобразной суровой красоты обветренного и высушенного солнцем крестьянина или моряка. Словом, ничего похожего на скромного интеллигента-домоседа.
В школе шутили, что Дед знает секрет бессмертия и что на самом деле ему не меньше трёхсот лет – просто все, кто его знал «в прошлых жизнях», уже давно умерли, включая и паспортисток из домоуправления, которые подделывали ему документы. Впрочем, появлению подобных слухов невольно способствовал и сам Иван Ильич, повествуя о событиях вековой давности с живостью и непосредственностью очевидца…
И вот случилось невероятное: Дед не явился к первому уроку! Человек, который никогда не опаздывал! И к кому даже самые отпетые балбесы не смели опоздать на урок!
Сидя на подоконнике, щуплый Юрка Камарзин демонстрировал все признаки анархии.
– И чё? И чё мне за это будет?! – хриплым баском покрикивал он на крупную Ольгу Седых, потенциальную медалистку, правильную и принципиальную.
– Седых, не будь занудой, – выкрикнул Шутов, не оборачиваясь от доски, на которой он рисовал мелом логотип своей любимой рок-группы, тщательно прорабатывая детали готического шрифта. – Ну, сидит человек на подоконнике, и что? Кому мешает? Подоконника он не сломает, мелковат…
– Мелковат! Все вы мелковаты! Как и ваши поступки, – не унималась Ольга. – Может, Иван Ильич сейчас где-нибудь мёртвый лежит, а вам наплевать! Бардак тут устроили!
– Дура! – буркнул Камарзин и сполз с подоконника. Шутов перестал рисовать и медленно повернулся.
– С ума сошла?! – слабым голосом простонала Юлька, хрупкая и очень впечатлительная. Её большие прозрачные глаза вдруг покраснели и наполнились слезами. – Ты что, правда, думаешь, что он умер?
– Евсеева, брось! Ты что, не знаешь – Дед бессмертен! – с кривой ухмылочкой проговорил Шутов. Он всё ещё стоял у доски с мелом в руках. Сказал, впрочем, без обычной уверенности. Все знали, что у Юльки глаза на мокром месте, но всё равно стало как-то не по себе. Рассудительная Света Камарзина, Юркина сестра-близнец, вздохнула и отвернулась к окну, за которым качалась от студёного февральского ветра верхушка голубой ели.
– В его возрасте всё возможно.
– Ой, ну вот не надо! – манерно произнесла Кравцова, признанная красавица десятого «А», откликавшаяся только на имя Натали, да и то по настроению. – Вы ещё начните на венок скидываться!
Неразлучная троица Омельченко, Селезнёва и Буковская озабоченно шепталась в дальнем от окна ряду, поглядывая на остальных. Двухметровый детина Шпаков по кличке Шпагат, сдвинув белёсые брови, сооружал что-то на парте из подручного материала – собранных поблизости