газонокосилки.
Пару раз во время разговоров с ним он отпускал фразочки, заставлявшие меня задуматься, уж не отсидел ли он в тюрьме. Деталями этих событий я не интересовалась. Зато теперь обнаружила, что отступаю от него шаг за шагом, когда он вторгся в мое личное пространство.
– Тут шериф заявился, – по собственному почину начал он: мол, вдруг я еще не врубилась. – Видал я, как они тут возились, часов около трех. Человек пять-шесть, не меньше. Вломились, как будто они тут хозяева. Не постучали, ни фига такого. А одна парочка сразу начала ковыряться в цветочных горшках, типа искали там чего-то. Выбрасывали все прямо так, на землю, ну вот я подошел и сказал: эй, парни, ну-ка, кончайте! А они: не лезь, мол, не в свое дело, а сами – снова за свое, сукины дети.
Он говорил так, словно мы принадлежали к разным кругам, чего я раньше не замечала. Но догадывалась, почему он так поступил. Тем, кто не знает, в каких условиях я росла, я казалась чуть ли не привилегированной особой. Мое произношение, свойственное янки, выражения, которые я употребляла, мысли, которые высказывала (в большинстве своем почерпнутые из библиотечных книг), заставляли их предполагать, что я от щедрот родителей воспитывалась в частной школе, а на летние каникулы отправлялась в Европу. Им нужно было бы повнимательнее смотреть на мои зубы: тогда они бы поняли, что те и близко не были знакомы с брекетами.
Меня определенно принимали не за ту, кто я есть, особенно после окончания колледжа. Еще не найдя работу – и не имея богатеньких предков, под крылышко которых можно было бы вернуться, как большинство моих сокурсников – три месяца спустя мой арендодатель заявил, что выкинет меня на улицу, если я не сделаю ему минет. Вдобавок он имел наглость предложить себя в мои сутенеры, заявив, что я могла бы заколачивать хорошие деньги, перекрасившись в блондинку и увеличив бюст со второго размера до четвертого.
Так мне пришлось ночевать в машине. Когда же я наконец получила работу в «Старбакс», то готова была благодарить все высшие силы за то, что клиенты не замечали, как я потихоньку таскаю кусочки их порций, и так продолжалось до тех пор, пока я не получила первую зарплату.
Теперь, когда я твердо встала на ноги, я надеялась, что умело скрываю эти застарелые шрамы. И вот как отреагировал Бобби Рэй, когда шерифская бригада устроила мне погром, поступив так же, как и с любым «белым отребьем».
– Они там, когда закончили, заявились ко мне, ну а я им – убирайтесь, мол, с моей собственности! – продолжил он. – Между прочим, они у меня выпытывали, не мелькают ли тут у тебя взад-вперед какие-нибудь типы. Может, ты толкала наркоту и все такое.
– Наркоту? – выпалила я.
– Ага, а я что сказал, – настаивал Бобби Рэй. – Я им, значит, говорю: да ерунда, вы все не так поняли. У нее муж профессор или кто-то там в универе. Шикарная семейка. А они смотрят на меня, как будто я чего скрываю, ну или что-то типа того. Знаешь ведь, как они смотрят, если уже решили, что ты – последний кусок дерьма.
Он резко вдохнул и задержал дыхание, пытаясь избавиться