когда я сидела вечером совершенно подавленная в своем почти разрушенном доме, заставило меня вернуться почти на год назад – на меня накатили произошедшие тогда события, которые против воли всплыли в моей памяти.
Это было 8-го марта.
И происходило все в той самой богом проклятой квартире на первом этаже.
Все началось с того, что я почувствовала, как, вырвав меня из крепкого сна, мой рот зажала рука в перчатке.
– Пожалуйста, не кричите, – сказал шепотом кто-то, и шепот этот был одновременно легок, как дуновение ветерка, и в то же время просто кошмарен. – Я не собираюсь делать вам больно.
В тусклом свете стоявшего неподалеку уличного фонаря, еле проникавшего сквозь жалюзи, я увидела нависшего надо мной человека в лыжной маске. Не прикрытые ей края глаз свидетельствовали, что он – белый. Все остальное – руки, ладони, ноги, шея – было укрыто одеждой.
Моей первой мыслью было укусить его за руку, пусть даже он заткнет своей перчаткой мой рот. Я могла бы пнуть его как следует, а потом попыталась бы выцарапать ему глаза…
И тут свободной рукой он поднес к моему лицу мачете. Это был огромный, угрожающе массивный кусок металла длиной не менее восемнадцати дюймов. Лезвие выглядело темным, почти черным. Серебрился только его остро отточенный край, сверкнувший перед моими глазами.
– Я воспользуюсь им, только если вы меня вынудите, – прошептал он. – Понимаете?
Я кивнула.
– Так что, мне нужно сделать вам больно?
Я покачала головой.
– Сейчас я уберу руку с вашего рта. Не могли бы вы помолчать, пожалуйста? – Он убрал руку. – Вы же будете хорошей? Можете ответить?
– Да, – кротко сказала я.
– Спасибо. А теперь не снимете ли блузку?
Я подчинилась, но при этом прибегла к технике выживания, которой научилась в детстве. Я изо всех сил попыталась накрепко запереть самую сокровенную часть себя в своем сердце – там, где до нее не дотянется никакое из зол этого мира. Это был трюк, о котором я иногда рассказывала таким же приемышам, как и я сама. И он снова помог мне при нападении этого странного и отвратительного шептуна.
Впоследствии я долго раздумывала: что случилось бы, если бы я сопротивлялась, пытаясь отбиться? Стоило ли мне кричать в надежде, что это напугает его? Нужно ли было опорожнить на него мочевой пузырь или вызвать в нем раздражение еще каким-нибудь способом? Может быть, стоило пытаться бежать? Но, похоже, я тогда рассудила правильно, несмотря на все эти мысли.
Он взял мои простыни и сброшенную мной одежду; после этого он исчез в том же окне, через которое и пробрался в дом.
Когда я окончательно уверилась, что его больше нет в доме, я надела толстовку и джинсы, затем позвонила Бену и спросила, не сможет ли он заглянуть. Тогда я считала его просто знакомым, мы сравнительно недавно начали встречаться. Была некоторая ирония в том, как настойчиво он пытался убедить меня переехать к нему, а я отказывалась, пытаясь сохранить собственную независимость.
Он пробыл у меня всю ночь, плакал вместе со мной, постоянно говорил, как любит меня, напоминал, что