которая из этих мумий – Киреев, а как разобрался, не до разговоров стало – какая-то баба, из тех, что поздоровше, уже тянула раненого на берег. Ноги у того еще ходили, свести удалось без больших хлопот. Положили Киреева на песок рядом с другими тяжелыми, и Матвеич нагнулся, чтобы разобрать, что такое он все говорит и говорит.
– Как тебя угораздило? – спросил, ничего сразу не поняв из его сбивчивого бормотания.
– Я – что, – услышал слабый протестующий голос.
– Немцев-то прогнали?
– Прогнали. Только… мало нас осталось… прогоняльщиков-то.
– Ты, главное, поправляйся.
Хотел спросить о Нахаловке – не слыхал ли чего? Да уж разгрузка закончилась, кто-то там, на мостках, зашумел, закомандовал: пора, мол, отчаливать.
– Матвеич, – снова позвал раненый. – Сказать должон…
– Скажешь. Счас мы туда-обратно, и скажешь. Я приду…
– Пацана твово видел.
– Степку? Где? – Захолонуло сердце, и он снова наклонился, припал к Кирееву.
– Там… на берегу…
– А Татьяна?!
– Нету…
– Ах ты!.. Чего ж она не углядела?!
– Нету Татьяны.
– Как нету? Где ж она?
– Убило Татьяну. Бомбой. Степка сказывал.
– Ах ты…
Он сел на песок, обмяк весь. На мостках пуще шумели-ругались, но он вроде как не слышал ничего и не видел. Ни мыслей никаких не было, ни чувств – одна пустота.
– Матвеич!
Голос механика звучал по-новому. Будто вконец изнервничался Ведеркин или испугался чего.
– Матвеич! Куда девался?! Старый, а как малый…
«Малый»! Зареванная Степкина мордашка встала перед ним ясным видением, и он вскочил, побежал к катеру, мысля только об одном – скорей на тот берег и искать, искать…
На мостках столкнулся с каким-то военным. В свете небесных фонарей блеснул ремень на груди и кожаная кобура сбоку.
– Ты капитан?! – закричал на него военный. – Почему покидаешь судно?! Дезертирство?!
Матвеичу было не до него, обогнул военного, как тумбу, полез на катер. Военный следом.
– Фарватеры знаешь?
– Какие теперь фарватеры?!
– Верно, – помягчел военный. И вдруг закричал: – Дава-ай!
Загрохали мостки, в один миг палуба заполнилась оружными людьми. В свете все горевших, негаснувших фонарей разглядел Матвеич, что это не какие-нибудь ополченцы, а самые настоящие военные, чистенькие, необкатанные. Вот ведь как: то не видно никого, а то сразу целое войско. И пожалел, что не было их раньше. Может, тогда не допустили бы немцев, глядишь, и Татьяна была бы жива, и Степка бы не потерялся. Понимал нелепость таких своих мыслей, но они возвращались. Всяк беду-то отводит, у каждого неотвязны думы, как бы перехитрить судьбу.
– Чего запозднились? – с горечью спросил Матвеич у втиснувшегося в рубку военного.
– Теперь успеем. Приказано затемно быть на месте. А по берегу – сплошь песок, быстро не получается.
– Да,