натолкнулись на Бородина.
– А вы куда это? – зычным полупьяным голосом прогромыхал он на весь коридор.
– А ты куда? – с иронией ответила вопросом на вопрос Ленка.
Слава ненормального чудика закрепилась за Бородиным в общаге настолько сильно, что мы от него всегда ожидали нечто непредсказуемое. Если прибавить сюда ещё и его отнюдь не добрый характер, то попросту подлянки какой-нибудь боялись.
– Tag des Sieges! – воскликнул он, вскидывая руку от сердца к солнцу, бесследно пропавшему в черноте туч. – Мы с Серёгой в честь Дня Победы решили победить всё немецкое пиво в нашей палатке! Тётка-продавщица сказала, что у неё осталось только бутылок пять «Lowenbrau» и «Beck’s» – бутылки три-четыре. «Holsten» мы весь у неё выжрали. Так что das Ende. Gott mit uns. Der Sieg ist unser!
Пока Бородин, празднуя «победу», бегал за пивом, Серёжа как-то чересчур по-трезвому грустно разгребал в комнате алюминиево-стеклянные следы нешуточной «войны». Хотя было видно, что он пьян. Его опьянение всегда заметно по необычайно дерзкому блеску в глазах. Впрочем, суть не в самом блеске, а в его очевидности. Глаза ловили и захватывали взгляд. Мой взгляд.
– Женщинам – «Beck’s», а нам, мужикам, «Lowenbrau», потому что его больше! – объявил вернувшийся Бородин.
– И как только в вас лезет? – весело засмеялась Ленка.
А я молчала. За всё то время, что мы сидели с Ленкой у ребят, я, кажется, не проронила ни слова. Мне хотелось уйти. Нет, мне не хотелось уйти. И оставаться здесь тоже не хотелось. Не хотелось оставаться здесь собой. Наедине со своим взглядом. Пойманным и пленённым.
Когда Ленка и Бородин вышли покурить, Серёжа встал и подошёл ко мне. Я тоже встала, пугаясь саму себя. Он оказался так близко, что меня это немного образумило.
– Что ты делаешь?
– Пока ничего. Не бойся, не съем.
– Знаю, не съешь. Я не боюсь, – услышала я свой голос, как будто и правда мне удалось перестать быть собой.
Его руки осторожно коснулись моей талии. Ещё мгновение – и меня не хватило бы даже на самое беспомощное сопротивление. А мне необходимо было сопротивляться любой ценой.
– Серёж, не надо. У меня же… Макс есть…
Он сдался в один миг. Виновато и обречённо.
– Да, конечно…
Никогда в моей жизни победа не казалась столь ненужной, а поражение столь вожделенным. Пусть бы его руки сломали мои слова, победоносно наплевав на них, с торжеством победителя, снисходительно не придав им ни малейшего значения. Пусть бы они ещё крепче сжали мою талию, овладевая, нанесли сокрушительное поражение моей лицемерной чести, разорвали и сбросили ниц её лживые одежды, обнажая исподнее и сокрытое от глаз правды. Пусть бы моё оправдание не превратилось так буднично в мою победу.
Я простояла, не шелохнувшись, ещё не веря, что всё закончилось и ничего из будоражившего мысль малое время назад не обрело хоть толику яви, до того, как возвратились Бородин и Ленка, а потом будто очнулась.
«Ты – дрянь, Юля. Ты была на краю пропасти, – сказала сама себе. – Как бы ты потом смогла бы смотреть в глаза Максу?»
– Серёг, наша победа подошла к концу, – неповоротливым языком выговорил Бородин. –