уж сдохнуть тогда!
Пластмасса разлетелась на куски, и он пожалел о своей выходке. День за днем, а там как-то да сложится. Привычка жить сегодняшним днем накрепко засела в сознании. Что поесть, чем накрыться, что надеть – из этих насущных вопросов и их решения складывался день, из дней недели, из неделей месяцы. Так незаметно сложились его последние восемь лет. Там, в лагере, часто велись разговоры о воле и вольной жизни. Но он, в отличие от многих кто был там, знал, как тут жить.
Альберт вздохнул, вытянул ноги и оперся спиной о кровать. На расстоянии вытянутой руки стояла табуретка, на которой лежала потертая тетрадь. В нее Егор аккуратно записывал показания счетчика. В пружинистый переплет была вставлена шариковая ручка. Альберт взял тетрадь и раскрыл на чистом листе. Потом закурил и, зажав сигарету зубами, принялся рисовать. Ручка металась над поверхностью листа, оставляя то тут, то там хаотичное нагромождение штрихов. Он стряхивал пепел, который сыпался на бумагу, и прикуривал одну сигарету от другой. На листе вырисовывался женский портрет: орлиный профиль, темное каре, выбившаяся прядь надо лбом, руки с длинным маникюром расслаблено лежат на руле. На каждом пальце по кольцу, очертания которых он помнил в мельчайших подробностях.
* * *
Спустя две недели Альберт уже мог перемещаться от стола до кровати. Хотя и невеликое достижение, хватало его от силы на пару раз в день, но Егор подбадривал:
– Ну если так дело пойдет, то скоро бегать начнешь.
Сам он теперь большую часть времени проводил у Альберта. Егор уходил часов в шесть утра и часа в четыре уже был дома. По всему было видно, что общения ему не хватало.
С квартирантами, что перебывали тут за весь срок, в основном приезжими да студентами, Егор тоже легко находил общий язык. Так что благодаря ему, в первую очередь, Альберт всегда имел сигареты без ограничений и прочие нехитрые радости в виде колбасы и дополнительной тушенки. А первые года три, пока его не перевели в СУС, Альберт вообще питался исключительно в лагерном кафе.
Восемь тысяч, которые Егор сохранил за последний месяц, закончились к концу второй недели. Егор раздобыл подержанный телефон и оформил номер на свое имя.
– Может, матери все-таки позвонишь? – спросил Егор, – войдет она в положение? Ты вон, все равно, что инвалид, – и добавил поспешно, поймав взгляд Альберта, – пока что…
– Нет, – отрезал Альберт.
Доедали суп в полном молчании.
– Матери сам позвонишь, в крайнем случае, – нарушил молчание Альберт.
– В каком крайнем случае? – проворчал Егор, – куда уж крайнее?
– Крайний случай, это когда похороны некому будет оплатить, – Альберт отодвинул тарелку и закурил.
Егор нахмурился и начал собирать грязную посуду со стола. Он ворчал что-то про то, что «гордость погубит» и «курить надо меньше, оно для сосудов вредно»
Мать