за углом, но тут же послышались удар, дикий крик и скрежет врезавшегося во что-то металла.
Глуша мотор, Турин на ходу выскочил из машины, устоял на ногах и, не помня себя, понёсся к злосчастному переулку. До него было метров пять. Ковригин старался не отставать. Когда они были уже у цели, из переулка выбежал Странников, отчаянно размахивающий руками. Он пронёсся мимо, словно их не заметил. Следом неслась толпа, готовая разорвать в клочья любого.
Турин, выхватив наган, выстрелил несколько раз вверх. Толпа рассыпалась. Остался громоздкий мужчина. Сжимая обеими руками палку, он молча надвигался на начальника губрозыска. Турин снова выстрелил вверх и крикнул:
– Стоять всем! – обернулся к Ковригину: – Ну, Ангел, кажись, пришла твоя пора.
– Я здесь, Василий Евлампиевич, – попробовал тот его загородить, доставая револьвер.
– Не то, – отстранил его рукой Турин. – Спасай секретаря.
– Как спасать? – удивился Ковригин.
– Ты за рулём той машины был. Понял?
– Понял, Василий Евлампиевич, понял, – начал тот соображать.
– Увози его отсюда на моей машине, самосуда я не допущу. Разберусь сам. – Он поднял руку и громко произнёс: – Кто пострадавший? Я начальник уголовного розыска!
– Там! – махнул назад азиат палкой. – Там мой мальчик! Его машина сбила! А этот убежать хотел.
– Никто не убежит! Разберёмся! – шагнул вперёд Турин, не выпуская оружия. – Давай назад! Веди к ребенку, может, жив, – а Ковригину шепнул: – Дуй до милиции, да привези наших ребят из отдела.
Историю с аварией можно было замять сразу, но мальчик скончался, до больницы не довезли.
Вёз его сам Турин вместе с плачущим отцом на новенькой машине, которой так и не удалось догнать Странникова. До прибытия Ковригина с бойцами Турин урегулировал конфликт, если не считать плачущих женщин в чёрных накидках у ободранных, без единого деревца глиняных землянок, где и произошла трагедия. Ковригин упал в ноги отцу, тот молча пнул его ногой, и Турин скомандовал, чтобы шофёр поблизости не мельтешил. Фамилия секретаря губкома нигде и никем не произносилась.
А потом перед Опущенниковым, метавшим гром и молнии, Турин маячил, вытянувшись струной и поедая его глазами, а Ковригин понуро мучился над листом с объяснениями. Они ему никак не давались.
– Турин! – взвизгнул, потеряв терпение, бегавший по кабинету из угла в угол Опущенников. – Ты бы хоть подсказал своему олуху, как писать нужно. Сумел человека угробить, умей и ответ держать.
– Одну минутку, товарищ начальник, – подсел Турин к Ковригину. – Ну, чего у тебя не катит?
– Да не получается ничего! – бросил ручку тот. – Никогда не писал этих объяснений. С чего начинать, чем заканчивать?
– Спокойнее, чудак, – подтолкнул его плечом Турин. – Нет ничего проще. Слушай внимательно и строчи, а я диктовать буду.
– Они у тебя все такие оболтусы! – ругался Опущенников. – Набрал архаровцев! Этот чем занимался?
– Ездил, вы хотели спросить?
– Ну