так и не смог. И теперь, как и я сам, и думаю, никто уже не знает, кем я являюсь на самом деле, и что со мной будет дальше. Под гнетом этих мыслей мое тело, теряя силы и жизнь, соскользнуло в холодный и сырой угол рядом с дверью. И как будто в дурмане, всматриваясь в мельчайшие предметы и огрехи на потолке, на стенах, я чувствовал, что на меня нависают камеры со всех сторон. Я хотел их найти, увидеть, и уничтожить в сознании. Совершенно не желая думать и принимать реальность, закрыл глаза, и окунулся в спасительную глубину отчуждения от жизни и от самого себя, погружаясь в кромешную и безликую темную пропасть.
28
– Сэр, вы поранили руку! – воскликнул Дэвид, доставая из кармана черных брюк аналогичного цвета свой аккуратно сложенный шелковый платок и протягивая мужчине, рассвирепевшему до безумия.
– Какая же это рана? Простая царапина. Оглянись! То, что теперь творится, вот это и есть рана глубокая и изнывающая, – многозначительно произнес он, отмахнувшись от предложенного клочка материи, и совершенно не придавая никакого значения каплям крови, стекавшим с ровно рассеченного пореза, которые падали в липкую подвальную грязь на полу и образовывали однородную и ядовито багровую жижу.
– Простите, сэр, – сказал Дэвид, извиваясь вокруг пожилого и статного человека, задумавшегося и вновь вернувшего свое былое самообладание и волю, – Но почему вы не разделались с ними, что помешало вам?
– Я не знал, что Боб был опасен. Это моя ошибка, понадеялся, что полного придурка в жизни должно волновать лишь свое личное благополучие и только. А оказалось, в его голове назревали какие-то нелепые и совершенно непредсказуемые деяния. Химикаты мне были необходимы, для создания новых материй, но на не удачу, они имели побочный легко воспламеняющийся эффект. Но разве кто-нибудь в состоянии понять, куда может все это зависти?! Такая глупость Боба… Как же я не подумал, что она как раз и страшна и совершенно не управляема.
– А Грем? Если у вас была возможность, почему вы не уничтожили его раньше?
Хмурый и чертовски недовольный собой пожилой мужчина, осунулся, его щеки впали, голова повисла на тонкой шее, а лицо покрыла неминуемая тень уже не малых и неспокойных лет. Теперь по его виду можно было легко определить обременительно старческий возраст этого человека, и, прервав учащенное дыхание, он совершенно непримиримо с чувством непростительной и не имеющей никакого оправдания вины, на тяжелом и хриплом выдохе произнес:
– Я вычеркнул его, забыл о нем, и не учел то, что он пристрастен. Сейчас, будь уверен, самолично бы задушил его своими же собственными руками, а раньше… я был еще слишком молод и слишком слаб!
*
Юная и растерянная девушка в строгом и тесно облегающем деловом костюме, только приступившая к работе секретаря, появилась в дверях своего начальника довольно-таки молодого мужчины, но достаточно