бомбы 16 июля 1945 года в Хорнадо-дель-Муэрто, близ города Аламогордо в штате Нью-Мексико, научный руководитель Лос-Аламосской лаборатории Роберт Оппенгеймер процитировал, несколько переиначив, стих из «Бхагавадгиты»: «Теперь я – Смерть, сокрушительница миров!». Следовало бы навсегда запомнить и слова Кеннета Бэйнбриджа – специалиста, ответственного за испытание. Едва прогремел взрыв, он повернулся к Оппенгеймеру и сказал: «Теперь все мы – сукины дети». Позже Оппенгеймер признал, что ничего точнее и выразительнее в тот момент нельзя было сказать.
Нравственность и ученые
Осознание нравственной и политической ответственности пришло позже, да и то не ко всем. Больше других публичному самобичеванию предавался Оппенгеймер: «Физики познали грех. Этого знания не забыть». Но это покаяние пришло позже… Когда же решался вопрос о применении атомной бомбы, он в отличие от некоторых своих коллег не только не возражал, но и настаивал на этом, и лишь спустя несколько месяцев после Хиросимы и Нагасаки заявил президенту Трумэну: «Мне кажется, на наших руках кровь». Трумэн ответил: «Ничего страшного. Все отмоется», а своим помощникам приказал: «Чтоб этого нытика здесь больше не было!». Оппенгеймер мучился угрызениями совести до конца своих дней. Он задавал себе вопрос: отчего этих угрызений почти не было тогда, в то время? И вот какой ответ он предложил в 1954 году: «Когда перед вами захватывающая научная проблема, вы уходите в нее с головой, а вопрос о том, что делать с решением, отлагаете на будущее, на то время, когда это техническое решение будет найдено. Так было и с атомной бомбой…».
Власть и ученый
Хотя Оппенгеймер вернулся к академической карьере спустя месяцы после Хиросимы, его деятельность в качестве главного правительственного советника по вопросам вооружения только начиналась. Он заседал в комитетах Пентагона и председательствовал в Генеральном консультативном комитете (GAC) комиссии по атомной энергии США, вырабатывавшей план научных разработок ядерного оружия. Именно на такого рода соучастие намекал Швебер, говоря о нравственном превосходстве Ханса Бете над Оппенгеймером. Перед кабинетом Оппенгеймера в Принстонском институте фундаментальных исследований дежурили охранники. Когда ему звонили, гостей просили покинуть кабинет. Эти видимые знаки власти и привилегий, по мнению многих, явно льстили Оппенгеймеру. Напротив, участие Бете в правительственных разработках ядерного оружия было косвенным и эпизодическим. В отличие от своего лос-аламосского начальника он остался верен исследовательской работе, что и стало для него, по словам Швебера, спасительным «якорем безупречности».
За пределами научного знания.
Позже нравственные размышления Оппенгеймера приняли философское направление: «Явившись на свет из лона науки, где насилие представлено, пожалуй, меньше, чем в любой иной области человеческой деятельности; науки, которая своим торжеством и самим существованием обязана возможности открытого обсуждения и свободного