как он ложится, и зябко поежилась.
– Ужасная ночь. Я чувствую себя такой старой. – Она всхлипнула.
– Ладно, ладно, – ласково успокаивал он ее, обнимая. – Спи.
Наконец она уснула.
И тут его настороженный слух тотчас уловил: наружная дверь медленно-медленно отворилась, впуская дождь и ветер, потом затворилась. Лафарж услышал легкие шаги возле камина и слабое дыхание. «Том», – сказал он сам себе.
Молния полыхнула в небе и расколола мрак на части.
Утром светило жаркое-жаркое солнце.
Лафарж распахнул дверь в гостиную и обвел ее быстрым взглядом.
На коврике никого не было. Лафарж вздохнул.
– Стар становлюсь, – сказал он.
И он пошел к двери, чтобы спуститься к каналу за ведром прозрачной воды для умывания. На пороге он чуть не сбил с ног юного Тома, который шел уже с полным до краев ведром.
– Доброе утро, отец!
– Доброе утро, Том.
Старик посторонился. Подросток пробежал босиком через комнату, поставил ведро и обернулся, улыбаясь.
– Чудесный день сегодня!
– Да, хороший, – настороженно отозвался старик.
Мальчик держался как ни в чем не бывало. Он стал умываться принесенной водой.
Старик шагнул вперед.
– Том, как ты сюда попал? Ты жив?
– А почему мне не быть живым? – Мальчик поднял глаза на отца.
– Но, Том… Грин-Лон-Парк, каждое воскресенье… цветы… и… – Лафарж вынужден был сесть.
Сын подошел к нему, остановился и взял его руку. Старик ощутил пальцы – крепкие, теплые.
– Ты в самом деле здесь, это не сон?
– Разве вы не хотите, чтобы я был здесь? – Мальчик встревожился.
– Что ты, Том, конечно, хотим!
– Тогда зачем спрашивать? Пришел, и все тут.
– Но твоя мать, такая неожиданность…
– Не беспокойся, все будет хорошо. Ночью я пел вам обоим, это поможет вам принять меня, особенно ей. Я знаю, как действует неожиданность. Погоди, она войдет, и убедишься сам.
И он рассмеялся, тряхнув шапкой кудрявых медно-рыжих волос. У него были очень голубые и ясные глаза.
– Доброе утро, Лаф и Том. – Мать вышла из дверей спальни, собирая волосы в пучок. – Правда, чудесный день?
Том повернулся к отцу, улыбаясь:
– Что я говорил?
Вместе, втроем, они замечательно позавтракали в тени за домом. Миссис Лафарж достала припрятанную впрок старую бутылку подсолнухового вина, и все немножко выпили. Никогда еще Лафарж не видел свою жену такой веселой. Если у нее и было какое-то сомнение насчет Тома, то вслух она его не высказывала. Для нее все было в порядке вещей. И чем дальше, тем больше сам Лафарж проникался этим чувством.
Пока мать мыла посуду, он наклонился к сыну и тихонько спросил:
– Сколько же тебе лет теперь, сынок?
– Разве ты не знаешь, папа? Четырнадцать, конечно.
– А кто ты такой на самом деле? Ты не можешь быть Томом, но кем-то ты должен быть! Кто ты?
– Не надо. – Парнишка испуганно прикрыл лицо руками.
– Мне ты можешь сказать, – настаивал старик, –