были немы к касаниям, и все усилия шевельнуть ими не давали проку. И Хельтруда, бережно накрывая ладонь свежими листьями змеиной травы11, без слов подтверждала самые худшие опасения.
О себе знахарка говорила неохотно, но в её глазах Герхард читал неподдельное тепло и заботу – и слова сами рвались наружу. Эти краткие часы разговоров растапливали душу инквизитора, заставляя отступать терзавшие сердце страхи.
Он рассказал ей всё – о предательстве Геликоны, о пытках, о побеге из замка. Тайной осталась лишь книга. Знахарка приютила беглеца, рискуя быть обвинённой в пособничестве. Достаточно было и этого. Впрочем, если травница однажды попадёт в руки кого-то из бывших собратьев инквизитора – она и так наизусть прочтёт мучителю сборник, который не видела в глаза.
Герхард стал её гостем, но гостем нежеланным, гостем-призраком, тайной, которую нельзя было вечно скрывать. Он видел это в её глазах, когда вечерами она молилась у мерцающей лампадки. Пастыри терпимо относились к знахаркам, если те исправно посещали службы и блюли канон – но никогда не смогли бы закрыть глаза на того, кто укрывает беглого отступника и убийцу.
Ни ночью, ни днём, прячась от редких гостей за пологом, Герхард не переставал прислушиваться. Стук копыт, лай деревенской собаки, голос заглянувшего в дом соседа – все эти звуки он пропускал через себя, выискивая в каждом возможную угрозу и не снимая ладони с рукояти кинжала. Напряжение росло с каждым часом, подстёгивая бежать – бежать отсюда, сунуть голову во львиную пасть и выяснить, какие слухи ходят о нём в окружении Дармштадтского епископа… или узнать, что о случившемся бесславно забыли, похоронив память об инквизиторе Эгельгарте вместе с ним самим, якобы сгинувшим в казематах замка фон Франкенштейн.
И на исходе третьего дня ждать дальше стало невмочь.
Хельтруда вернулась с закатом. Она дышала полем, солнцем, скошенной травой, а в руке несла корзинку со свежими яйцами.
– Подарок от благодарной соседки, – улыбнулась знахарка в ответ на вопросительный взгляд Герхарда, – у неё уже шестеро ртов каши просят. Больше не желает.
Инквизитор понимающе кивнул, глядя, как травница хлопочет у стола. Пёстрая вертелась вокруг её ног – казалось, и хозяйка, и кошка слаженно выполняют фигуры какого-то очень сложного танца. Того, который мог бы называться жизнью.
– Расскажи мне, – попросила Хельтруда, усаживаясь рядом на лежанку, – расскажи ещё что-нибудь.
В её тоне, всегда ровном, неожиданно прозвучала такая пронзительная тоска, что у Герхарда ёкнуло сердце. Травница, должно быть, угадала его мысли – сегодня их последний разговор. Последняя иллюзия совместного уюта.
– Я пришёл в инквизицию как наёмник, – начал он. – Им нужны были сильные солдаты. Эти дети в сутанах совершенно не умеют воевать, а я… – колючий от щетины подбородок искривила горькая усмешка, – а я видел то, что им и не снилось…
– Что ты видел? – спросила Хельтруда, подавая ему глиняную кружку с отваром ромашки.
Герхард