на тюрка барина с холодными глазами и белокурыми волосами, вскоре они к нему привыкли. Он словно бы и не смотрел ни на что в особенности.
Но Янка быстро почувствовала, что он приходит поглядеть на молотьбу неспроста. Она угадывала, что за этим скрывается.
Она всегда была опрятно одета, но, придя на второй день, господин заметил, что на девке нарядная рубаха, расшитая на груди узором из птиц, и что пояс завязан чуть-чуть туже, чем обычно, и потому, когда Янка наклонялась и поднимала руку, он легко мог различить очертания ее тела.
Воистину, уж на что Милей повидал свет и преисполнился в душе бесстыдства, но ему казалось, что было что-то колдовское в этой незамысловатой деревенской сценке, в глуши, за много верст от больших городов, любо было ему глядеть, как у него на глазах вместе с остальными деревенскими женщинами молотила эта хорошенькая, чистенькая девица.
Он давно не был дома. Сила его еще была при нем, но и старость уже подступала, а эта девица была не похожа на других.
Он чувствовал неизведанный прежде прилив сил, словно на исходе этого волшебного лета в этом затерянном среди лесов местечке ему было даровано на несколько дней обратить вспять неумолимое время и вернуть себе молодость.
Он ни разу не заговорил с нею, она ни разу не заговорила с ним. Но оба они понимали, что наблюдают друг за другом, думают друг о друге, и осознание этого было так же неизбежно, как то, что приходит вечер и мрак, а тайна, объединявшая их, сияла как полдень.
На четвертый день, когда он стоял в одиночестве, глядя на закат над полем на противоположном речном берегу, она подошла к нему, улыбнулась… и зашагала дальше.
За день до отъезда боярин Милей собирал кортому.
Ему приносили мешки с зерном и поросят. Половину свиней обычно забивали до прихода зимы. Ему приносили ягнят и козлят. Одна семья, решившая платить ему не оброком, а деньгами, принесла связку беличьих шкурок, ибо в это время в этих землях они принимались к расчету вместо мелкой монеты.
Ему приносили бобровые шкурки, которые он мог потом продать.
Ему нравилось смотреть на крестьян с их живностью. У молодых бычков еще не сняли с шеи деревянные ботала, которые повесили, выгоняя животных пастись в лес после уборки урожая. Печальный сухой перестук далеко разносился в осеннем воздухе, когда бычков притаскивали под барские очи.
Милей, хотя и довольный кортомой, ощутил какую-то грусть при мысли, что ему придется уехать из этого местечка. Когда уплата кортомы подходила к концу, почти в сумерках, он встал с места, махнул тиуну, что, мол, хочет побыть один, и вышел за околицу – последний раз прогуляться по речному берегу.
Повсюду пролегли длинные тени, деревья казались особенно высокими, ничто не нарушало тишины.
Он удивился, хотя и не разгневался, когда перед ним на тропинке появилась та самая девица. Под ними простиралась медлительная, поблескивающая, словно стекло, река. Он понял, что она хочет говорить с ним, и остановился.
На сей раз она поглядела прямо на него своими странными глазами, в которых таилась