Это для защиты, а не трофеи собирать.
– Да?! – не удержался Рони, задохнувшись от возмущения. – Защита, значит?! А руки-то отнятые – эта ваша забава не в счет? А в спину беглецам – это тоже…
Остыл, правда, почти тут же: пойди-ка не остынь под таким черным взором.
– Ты бы так под небом ходить научился, как дерзишь, – глянул коршун исподлобья, а голос не повысил. И этого хватило, чтобы Рони свел плечи.
Словно и не дорос воробей до той планки, с которой коршунов злить выходит.
– Как ты собрался легенду под небом ловить, а, семинарист? Или я за тебя всю работу сделать должен?
Рони не сдавался, сжав кулаки. Ульрика, до того молчаливая, открыла рот:
– Упрямый совсем. Баран, а не воробей. Хорошего помощничка нашел…
– Лучшего в городе. Да только не по уму отбирали. Скажи-ка мне, Рони. Ты думаешь, что человека можно убийцей сделать против его воли, а? – Виктор усмехнулся, как показалось – ни капельки не весело.
– Уж точно нет.
– Так научись стрелять метко, чтобы не убивать!
Сказал, да бросил пушку вперед, на воробья, едва по подбородку не угодив. Рони сплоховал: бездумно вцепился в квинс, как схватился бы за выступ крыши. А потом рассматривал злой подарок судьбы, поражаясь его весу. Держал он вещи и потяжелей, да только никогда – тяжелее отнятой жизни. Один Распорядитель знает, сколько мертвецов у этой крохи на счету.
«Может, нисколько, и так оно и останется», – успокаивал он себя, выискивая компромисс между свободой для стаи и несмываемой грязью до смерти.
– Легенда-то стрелять не брезгует, – заметила Ульрика, и погладила его по плечу.
Не отрывая взгляда от квинса, так и взвешивая его на ладони, Рони подошел к стойке. Хоть в чем-то коршуны не врут – убивать они его не заставят.
– Ладно. Я понял. – Он пошире расставил ноги, будто земля нетвердая, или заманили его коршуны на лед. – Показывайте ваше грязное дело.
И подарил уже лихой, почти злостный взгляд мишеням.
Ох и пожалеет еще этот Виктор со своей страшной бабой, что его – лучшего из воробьев! – оружием снабдили.
Как Рони и предполагал – особого ума для перезарядки и стрельбы из квинса не требовалось. Только привычка, да готовность стать последней тварью.
– Плечи не уводи, и так не задирай, – вздохнул Виктор, почти брезгливо надавив на левую лопатку.
С такой же небрежностью Рони бы скидывал его труп в Войку, будь он душегубом. А так – оставалось скрипеть зубами и фантазировать, подобно бедняку о стейке.
– Ага, уже лучше, – словами Виктор обещал одно, а тон его выдавал другое.
Для коршунов, небось, спина Стивена ничем не отличается от мешковины. Все одно: попадись им Лея, Жанет, или девчонка-подросток, что под небо только забралась. Синее с красным, живое станет неживым.
Рони стрелял, и с непривычки звенело в ушах. Есть у острого слуха и обратная сторона. Казалось, голова начинала потрескивать,