злосчастных, что кидают между окон бедняки – нету. Вся паутина подчищена, танцуй под небом без преград!
Давно Рони так не отрывался. Кажется, параллельно тому кабану летел, не примеченный, разделенный узким домом. Кабан храпел от натуги, раздувая грудь, как кузнечные меха. А потом и вовсе сгинул без следа.
Пусть знает, что по нему здесь скучать не будут.
Рони бесшумно хохотнул, и приютился на поручне, словно голубь – символ мира. Город смотрел на него зияющими провалами окон, подмигивал фонарями, и будто замер в безмолвии – не скрывая восхищения чужим мастерством.
Вроде, оторвался. Вот уж спасибо тому коршуну, что пыхал на весь прибрежный район – хоть бы грохнулся плашмя, и не встал больше.
И расслабиться бы Рони, хлопнуть себя по бокам на удачу – вразвалочку двинуть в кабак, догонять романтику вольной ночи. Только теперь, как свою шкуру вытащил из лап дубильщиков, пора и о стае вспомнить.
Воробьи. Рьяные. Все свои, от потертых лап до взъерошенной холки. Приютили без спросу, взяли под крыло, роднее семьи.
Притаившись за арочным столбом, Рони восстановил дыхание, прикидывая дальнейший путь. Чуть не загнали его коршуны. Совсем озверели, неужто графья прибыли, и стали требовать выслуги за паек? А ведь почти отработали, почти измотали, хищники. И с каких пор жирная птица стала так резво под небом нырять? Если бы не схитрил, не обвел вокруг стройки, сидел бы в клетке по утру, как рябчик к обеду. И помощи неоткуда ждать.
Матушка так ему и сказала: «Не видать тебе от меня апелляций, Рони младший, постыдился бы!» Конечно, цитата была не совсем точной. Вспоминая об их последней встрече в прошлом квартале, когда Рони отсиживался, прячась от ночной облавы, он забывал половину. Так оно почти не обидно. Так там почти нет воплей о выродках, причине отцовской седины, каких-то сравнений с содержимым ночных горшков, и прочих несправедливых замечаний.
– Ядрена вошь, шоб я так еще раз, – орал, как при родильной горячке какой-то мужик. Орал так, что хмельная испарина чуть ли не в ушах оседала.
Зубы сошлись будто сами собой, едва вспомнилась пьяная брань отца и старшего брата.
– Не младший больше, а Рьяный, – напомнил он себе. Весь город ему в свидетели.
Высунувшись половинкой лица из-за укрытия, Рони пристрелочным взглядом обласкал вереницу редких пьянчуг, проход у арки, и гранит памятника мореходам. Если бы за ним спешили – Рони бы заметил. Жирная птица не отличалась умом. Погоня оборвалась, не замочив ног в порту. Рони спокойно вернулся к земле: теперь уйти еще проще. Дать своим сигнал, чтобы не одному выручать Лею, или Дага. Заулки почти пустые, а там до логова как рукой по…
Повинуясь чутью, Рони оглянулся, выйдя за угол. И чуть не споткнулся.
Кофейный жилет, черная рубашка с распахнутым воротом, и высокие ботинки для облаков. Оперение коршуна. Идет по крыше мягче, чем кот – не услышать. А где второй?
От неожиданности, он сплоховал.