стала для Иры вторым (после театрального) домом. Кобыла ещё не прилежит к числу движимого имущества полячки, но знала её далеко не первый месяц и только с лучшей стороны, а потому спокойно отдаётся заботливым рукам своей хозяйки.
Извергов, которые тревожат бедное животное среди ночи по одной своей бабьей прихоти, кроме нас, больше не нашлось. Манеж был свободен и открывал широту для маневренной выездки. Утомив животное галопированием и мастерской вольтижировкой, взмыленная наездница Самусько, торжественно подвела Катьку ко мне и вместе с уздой, седлом, лукой и стременами отдала в пользование, словно вручила переходящую награду, сопроводив жест вызывающе сакраментальной фразой:
– Бери. С тобой женщина остынет.
Я не сробел – принял под уздцы. Полез, хотя страх опозориться сказывался даже в том, чтó и кáк я промямлил Ире в ответ.
Надо сказать, Катька – барышня с характером. Норовистая, немного капризулька – впрочем, какой и должна быть любая женщина, по-моему. С объятьями незнакомого мужчины долго не соглашалась. Перекатывая мускулатурой меж моих деревенеющих ног, выражала свой протест тотальным игнором корявых дилетантских команд. В итоге я запарился и запутался вконец, дёргая её направо вместо лева и наоборот. Пришлось заговорить с лошадью по-русски, матом, чтоб быть убедительней. Грубая сила голоса вынудила её признать моё превосходство, и с той минуты наш тандем стал подлинным украшением манежа: как трон, исполненная достоинства и грации блондинка, а поверх неё – Иван-дурак, на мгновение ставший царевичем, с напряжённой улыбкой, оживлённо переваливающийся с бока на бок при каждом движении женщины снизу. Куда там, думаю, карьером – шагом бы осилить…
И вот я сижу сейчас, быстрыми строчками заполняю собственную память, едва не пылаю лихорадочным жаром. Наверно, я заболел. Дело не в ноющих бёдрах и спине. Дело в движении естественном и в то же время аномальном, в двустороннем общении с умными глянцевыми глазами, сопереживающими, ведающими, кажется, самую потаённую твою тревогу. Дело в губах, что мягче материнской груди, и в том, как бережно эти лоскутки бархата снимают морковку с твоей ладони. Дело в бескорыстии, с которым лошадь отдаётся на волю слабому младшему брату – человеку.
Я даже не буду пытаться жить без этого теперь, когда о многом узнал из приглушённого рассказа копыт. В моих силах сделать это спутником жизни.
Семейный триллер. Продолжение
«Едва Он подошёл к входной двери и звякнул ключами, как дверь распахнулась, и его взору предстала шикарная белокурая женщина. Супруга стояла, опершись о косяк двери, нарочно дразнясь изгибами тела. Подняв соскользнувшую с плеча бретельку платья, Она улыбнулась ему и пригласила войти, слегка растягивая слова:
– Милости просим, барин. А мы уж вас заждались совсем.
– Ты прекрасно выглядишь. Чё это на ночь глядя?
«Барин»