искренность. Мы говорили, что ты смотришь на мир глазами дикой лошади, поэтому неудивительно, что ты мрачен. Тебе несколько не хватало аттической соли[9], но щедрость твоя была безгранична. Ты не дорожил ни деньгами, ни жизнью. И был у тебя какой-то странный дар, какой-то неведомый дух, безумно меня привлекавший. Добро пожаловать, дорогой Пафнутий, после десятилетнего отсутствия. Ты покинул пустыню, отрекся от христианских предрассудков, ты возрождаешься к прежней жизни. Я отмечу этот день белым камешком… Кробила и Миртала, – добавил он, повернувшись к женщинам, – умастите благовониями руки, ноги и бороду моего дорогого гостя.
Женщины уже несли кувшин с водой, благовония и металлическое зеркало. Но Пафнутий остановил их решительным жестом и опустил глаза, чтобы не видеть их, ибо они были обнажены. А в это время Никий приглашал его опуститься на ложе, предлагал разные яства и напитки, от которых Пафнутий отказался с презрением.
– Никий, – сказал он, – я не отрекся от того, что ты напрасно называешь христианскими предрассудками, хотя на самом деле это истина истин. «Вначале было Слово, и слово было у Бога, и слово было Бог». Он создал все, и нет ничего, что было бы создано не им. В нем была жизнь, и жизнь была светом для людей.
– Милый Пафнутий, – ответил Никий, уже облачившийся в душистую тогу, – неужели ты думаешь удивить меня, провозглашая речи, похожие на бессмысленное бормотание? Разве ты забыл, что я тоже немного философ? Неужели ты думаешь, что я удовлетворюсь жалкими крохами, вырванными невеждами из учения Амелия, если даже сами славные Амелий, Порфирий[10] и Платон меня не удовлетворяют? Все рассуждения мудрецов – это лишь сказки, выдуманные, чтобы позабавить людей, вечных младенцев. Они созданы для развлечения, так же как сказки об осле, бочке, Матроне Эфесской или любая другая милетская басня[11].
Взяв под руку своего гостя, он повел его в зал, где в корзинах хранились тысячи папирусов.
– Вот моя библиотека, – сказал он, – она содержит лишь малую часть тех систем, которые философы создали для объяснения мира. Даже богатства Серапеума не могут включить их все. Увы! Это лишь бредни больных людей.
Он усадил гостя на стул из слоновой кости и сел рядом. Пафнутий бросил на книги библиотеки мрачный взгляд и сказал:
– Их все следует сжечь.
– О милый гость, – возразил Никий, – это было бы прискорбно! Ибо бредни больных людей иногда бывают забавны. Впрочем, если мы уничтожим все людские бредни и мечтания, мир утратит свои очертания и краски и мы все уснем от беспросветной глупости.
Пафнутий продолжил свою мысль:
– Доктрины язычников, безусловно, просто глупые выдумки. Но Бог, который есть истина, открылся людям через чудеса. Он стал плотью и жил среди нас.
Никий ответил:
– Ты говоришь замечательно, дорогой мудрец Пафнутий, заявляя, что он стал плотью. Бог, который мыслит, действует, разговаривает, ходит по миру, как античный Улисс по синему морю, – действительно человек. Как можешь ты верить в этого нового Юпитера,