ситуации, смотрелся он вполне респектабельно, ну хоть сейчас на церковную кафедру, читать проповедь…
«Господи, ну что за дрянь мне лезет в голову!..» – воспользовавшись тем, что Жером отвлекся, Клэй схватил с подноса стакан и, не разбирая, что в нем налито, залпом опрокинул в себя содержимое. Пряный и острый напиток прокатился по пересохшей глотке, а попав в желудок, разлился внутри приятным теплом. Противный тошнотный спазм отпустил, в голове тут же слегка прояснело, и Кроу вновь обрел способность изъясняться по-человечески, а не каркать.
– Благодарю… теперь чувствую себя вполне сносно… но… ничего не помню, начиная с решения переместиться из «Голубя Пикадилли» в «Антилопу»… – спасительное неведение могло бы стать вполне удобным оправданием для совести, если Жером снова проявит милосердие и не станет его просвещать относительно всего, что последовало после того, как они поцеловались…
Как назло, Клэйтон вдруг отчетливо вспомнил, что тот самый поцелуй был первым, но отнюдь не последним… и губы Жерома, потемневшие, запекшиеся и заметно припухшие – совсем как у Пиа, когда он уж очень рьяно целовал ее.. – и собственный рот, болящий, искусанный в кровь, были красноречивыми свидетелями их обоюдного проступка… А говоря языком закона – преступления. В Англии за него больше не вешали, да и чтобы попасть в тюрьму, надо было уж очень постараться, однако скандал, огласка в обществе означали немедленную моральную смерть… и кучу более весомых неприятностей. Что ж, от военной карьеры он отказался сам, однако отец вполне способен лишить его наследства и всех прочих перспектив.
– Ты… правда ничего не помнишь? – Жером сделал движение, как будто хотел подойти к кровати, но передумал и наоборот отошел в дальний угол комнаты – благо, она была невелика, и даже находясь в разных концах, можно было разговаривать, не повышая голоса. Отойдя на безопасное расстояние, он прислонился к стене, скрестил руки на груди и теперь уж уставился на Клэйтона в упор, прожигая своими глазами, черными, как африканская ночь…
– Не помню. Но… – тут Клэй устыдился собственной трусости признать очевидное и, вздохнув, сокрушенно закончил: – догадываюсь…
Странное дело – отчаянно стыдясь того, что произошло между ними ночью, прямо сейчас Кроу совершенно не беспокоился, что сидит на постели полностью голый, прикрытый только простыней и краем шотландского пледа… и что Жером видит его таким. Куда больше его задевало, что Буршье уже полностью оделся, словно нарочно заковал свое тело в броню благопристойности, не желая, чтобы Клэйтоном вновь овладел дьявольский соблазн.
– А ты… ты сам что же? Помнишь?
– Да, – глухо ответил Жером и опустил голову. – Да. Я… не смог бы это забыть, даже если бы старался изо всех сил. И… не хочу врать тебе.
Клэй вскинул на Жерома глаза, в которых читался одновременно и вызов, и… призыв?
«Так!