площадку, чей песок никак не смягчил Шмелино падение. С сочным хрустом горе-«агент» поцеловал бетон. В бок упёрлось что-то твёрдое, и в следующий миг Шмеля снова преодолел силу тяготения, снеся по приземлению качели.
В общем, не быть бы Дырнявкину свободным и счастливым, кабы не подоспевшие вовремя надсмотрщики, которые даже не удосужились разнять дерущихся, а просто-напросто пустили в ход резиновые палки. Мало того, что Шмеля тоже «заработал» по пояснице – в эту любимую всеми вертухаями область получили почти все, кто возился сегодня в песке. На следующий день треть колонии писала кровью, проклиная дурака Шмелю (открыто) и идиота Фигуса (в душе). Но это было потом, а сейчас тюремный лазарет принял на свои койки весьма побитых, а значит злых, эльфов.
Шмеля очень попросил, чтобы его лечили отдельно от всех. Быть порванным на куски бывшими товарищами шуруханский недотёпа почему-то не хотел.
Таким его – побитым, стонущим и боящимся любого движения воздуха – и нашёл подопечный министра Гекса Кыся Затюканский, в иерархической служебной лестнице «Серости Империи» занимавший самую низшую ступеньку. Однако это была не главная беда всей его жизни. Проблема заключалась в том, что мама Кыси не успела прервать беременность, когда вынашивала будущий половичок, об который вытирали ноги все – от Императора до последнего бомжа. Мнительный, постоянно недоедающий из-за склонности воображать конец света, Кыся иногда впадал в истерику и страдал, вдобавок, слабеньким мочевым пузырём. Ко всему прочему он был донельзя брезглив, аки принцесса – попади Кыся на необитаемый остров, он бы сдох в кратчайшие сроки, ибо жрать продукт питания, не завёрнутый в упаковку, Кыся был хронически не обучен. А вообще-то можно было обойтись краткой, но потрясающе меткой характеристикой Гекса – плачущий доносчик, у которого течёт из всех отверстий.
Кстати, к слову о доносах – Кыся сие дело весьма обожал – люто, с психопатической страстью, подходя к написанию доносов с огоньком, полыхавшем в жаждущем справедливости сердце. Иной раз Кысю за чересчур зашкаливавшее служебное рвение поколачивали свои же соратники, однако Затюканский не падал духом и строчил доносы на обидчиков, тем самым просеивая ряды СВР.
Вот такая мразь и должна была сопровождать Шмелю до столицы.
– Ай-яй-яй! – покачал головой Кыся, увидев, в каком состоянии находится его будущий спутник. Затюканский засеменил к кровати и склонился над охающим Шмелей. – Что с вами, сударь? Вам больно?
Шмеля зло блеснул глазами:
– Нет, дебил, мне щёкотно и приятно! – Он думал, что червяк, стоящий сейчас над ним в серой хламиде со значком СВР, откровенно издевается.
– Ох-ох!.. Как же так? – продолжал причитать Кыся, и в его глазах Шмеля прочитал настоящую жалость к своей персоне и сопереживание. – Небось, сердце?
– Ой, нет, что вы! Просто кое-кто мне люлей отвесил! Это совсем не больно и не страшно, уверяю вас!
Кыся от таких слов едва не подавился воздухом.
– Как