а он нас видит? – задумчиво спросил Кыся, вставая в полный рост.
– Кыся, ну какая же ты падла! – почему-то вздохнул Шмеля.
А Никудаус тем временем напевал:
Милый друг, ведь я тебя любила
И гордилась любовью большой.
Но судьба нас навек разлучила,
И навек мы расстались с тобой!..
Вокальными данными Перц, судя по голосу, не блистал, – его пение больше походило на блеяние молодого барашка, коему медведи оттоптали уши. Или пинали по ушам. Слушать это было невыносимо, но нервы притаившихся двух путников спас случай – Никудаус споткнулся и с бабьим визгом приложился об камень – точь-в-точь как Кыся тремя часами ранее.
Более подходящего момента, наверное, и не нашлось бы. Шмеля дёрнулся к «певцу», но его опередил ретивый Кыся, спешивший выполнить обязанности агента СВР – поймать, допросить и получить медальку. Он скакнул к Перцу и, прежде чем тот успел хоть что-то понять, нагнул его, выставляя обтянутый в полосатое трико зад Перца в зенит. Но даже в таком неудобном положении Никудаус показал себя юрким парнем. Кыся не успел даже представиться, как Никудаус тесно к нему прижался и потёрся. Отодрать от себя липучего эльфозэка грозный агент, увы, не мог. Для Затюканского так бы всё и кончилось позором, кабы не Шмеля, который вовремя нарисовался рядом, выхватил из рукава непонятную штучку и приставил её к шее Никудауса.
– Отпусти Кысю, Перц. Это кичманская заточка, сделанная из чайной ложки, и ты уже не раз с ней знакомился!
Перц сразу обмяк, вспотел и задрыгал ногами. Кыся, наоборот, порывался что-то сказать, но сидящий у ног Никудаус напустил на себя такой невинный вид, что отматерить гада язык не поворачивался.
– Не обижяй нясь! Не нядё нясь бить нёгами! Ви сями ня нясь нябрёсились, как удявы на крёлика! – ныл Перц. – А мы тякие нещясьние, хны-хны, одинёкие!..
– Ну и чего с ним делать? – всё ещё возбужденно дыша, спросил Кыся. – Может, гвоздями к камням приколотим?
– Нё тёгдя ням капец, польний капец! – заистерил Перц, пузыря соплями.
Шмеля поморщился.
– Не люблю я, Кыся, когда ты попусту боталом звенишь! А ведь ты, дорогой, зашкварился!
– В смысле?
– Ты прикоснулся к опущенному! Он же с первых дней срока всю тюрягу ублажал, а ты его – руками!
– Шмеля, да я ведь!..
– Заткнись и не подходи ко мне близко, а не то я через тебя зафоршмачусь!
– Откуда ж я знал-то?! – оправдывался Кыся. – Я ж к нему, как к нормальному!..
– Твой дешёвый кабацкий зехер тут не проканает. Ты чё, блин, с луны шмякнулся? Тебе мама не говорила, что нельзя трогать руками что попало? – Шмеля пнул припавшего к земле Никудауса. – А гвоздить мы его не будем. На мокруху не пойду. У меня, типа, сострадание к нему появилось. Но и фиг куда отпустим! Ибо если мы его отпустим, – рассуждал Шмеля, – он нас где-нибудь подкараулит или застанет нас спящими и всех поперетрогает! Бр-р, жуть!.. Свяжем лучше гада липкой лентой.
– Я