остановило Дженкса. Своим двухсотпятидесятифунтовым телом он влетел в отца Макса – который, и вымокнув от пота, весил сто шестьдесят, – и раскатал того по метке «дом».
Макс услышал высокий мелодичный «хрусть!», который раздался над освещенным прожекторами полем. Отец стоял в оцепенении, его рука повисла под странным углом: согнулась в локте, а нижняя часть болталась вареной лапшой. Из сустава торчал осколок кости, влажно поблескивая в свете ламп.
Второй бейсмен отвез их на машине отца в отделение скорой помощи. Макс сидел на заднем сиденье, отец – впереди. Он, храбро улыбаясь, перегнулся через спинку. «Все в порядке, Максимилиан. Всего лишь царапина», – сказал он, цитируя один из любимых фильмов. В больнице отец Макса сидел на кровати, отгороженной белой занавеской. Максу не разрешили побыть с ним, потому что, как сказал отец, «зрелище наверняка будет гадкое». Поэтому мальчик слышал только скрежет подноса костоправа и хрустящий, леденящий кровь «щелк!», с которым сломанную кость поставили на место. Когда занавеску отодвинули, отец устало и одурманенно улыбался, а его рука покоилась на перевязи.
Джефф Дженкс пришел сказать, что сожалеет, но это было не по-настоящему. Некоторые люди не способны приносить искренние извинения, понял Макс, что-то в их натуре сопротивляется, поэтому взамен они называют произошедшее несчастным случаем, недоразумением или говорят: «Мне жаль, что ты так расстроен», незаметно перекладывая на тебя вину за то, что ты из пустяка раздуваешь проблему. Кент тоже был там и сказал Максу, что сожалеет о случившемся – что тоже не было извинением. Макс навсегда запомнил горделивый блеск в глазах Кента.
Потом отец повез Макса домой. «Ты не мог бы переключить передачу, сынок? Мне с этим не справиться». Они ехали по окутанным мраком улицам, отец рулил одной рукой. «Старею, малыш. – Он улыбнулся. – И едва держусь на месте „ловца“». Внезапный страх коснулся макушки Макса – страх и печаль, которые так сильно перемешались, что ему захотелось плакать. До той ночи он искренне верил, что его отец непобедим. Тот был необычайно силен, мог починить крышу или срубить топором дерево. Но в ту ночь отец выглядел слабым, усталым и слегка напуганным. Уязвимым. Такого Макс никогда прежде не видел. Всякое тело выходит из строя, понял он. Разваливается, а человеку остается только наблюдать за этим.
Теперь, глядя на скаут-мастера, Макс подумал о том же и поежился.
– МНЕ ПОНАДОБИТСЯ твоя помощь, Макс. Очень понадобится в ближайшие несколько минут.
– Хм, а что нужно делать?
В четырнадцать лет рост Макса был чуть ниже среднего, но плечи у него были широкие, а грудь – плотная. Он двигался с гибкостью, не свойственной мальчикам его возраста – те обычно были угловатыми, как будто состояли из одних локтей и разбитых коленей. У него же было роквелловское[10] лицо: торчащие ершиком рыжие волосы и россыпь веснушек на щеках. Он выглядел плотно сбитым и мускулистым Опи[11].
Что отличало Макса от других ребят, так это его отстраненность