глаза стали круглые, как блюдца, не лень. Тётя Саша громыхнула сковородой о плиту…
…
Из бани вверх, мимо мангала, на террасу. Подкрасться к кухне, где вокруг разделочного стола на высоких табуретах дети и друзья-родители, Тётя у плиты, а Маруся, которая утром только чашку кофе, стоит за спиной Андрея, потому что лень нести стул. Выскочить с дурным воплем, потянуть дверь на себя, но не открыть, застыть с нелепой рожей, вскинуть руки, навалиться раненым солдатом, прилипнуть, распластаться, закатив глаза, и, сплющив о стеклянную стену нос, щёку, губы, ладони, медленно стечь до пола, восстать лизуном-ползуном в полный рост, и так раза три, а лучше четыре, прилипая к стеклу то спиной, то боком, размазываясь под всеобщий восторг. Потом войти. Дать малышам и Дону виснуть на нём всем сразу и кружить каруселью. Андрея обнять и боднуть в лоб. Бома передразнить: «Приве-е-ет, Пе-е-еть». Руку, горячую от блинов, поцеловать с чмоком вульгарнейшим. Пойти на запах, на Марусю, которая прямо за спиной Андрея, с чашкой кофе, в коротковатых джинсах, попа на столешнице, босыми пальчиками в пол, пятки висят в воздухе – не холодного пола испугались, а красоты добавили, и найти. Кто у нас тут спрятался? А не надо бояться, он же чайник, а ты – целый кофейник. И тут увидеть дочь, которая во время фирменного представления перешла в гостиную и сидит сейчас в кресле точно, как вчера: с ногами через подлокотник, такая взрослая и делает вид. Сидит без презрительной улыбки, и это одно уже счастье, а жену, её мать, с которой в разводе, и чёртову работу, которой вот уже год как нет и непонятно когда…
– Папа, тебе малыши шею измазали вареньем. Нагнись, я вытру, – Лиза осторожно вытерла влажной салфеткой шею Караганды, потом сухой, быстро и незаметно для всех поцеловала его в щёку, хотела вернуться в кресло, но взорвалась смехом от щекоталок, выпрыгнула из родных рук, упорхнула, была поймана снова и закружилась хохотушкой в хороводе вокруг отца, с малышами, Доном, дядей Петей, дядей Андреем в кутерьме весёлой свалки.
…
– Когда, когда успели извазюкаться… – Рафа ругалась на малышей. – Лиза, умоешь этих грязнуль?
– Мы хотим с Доном лучки мыть.
– Ах вы мои золотые. Дончик, помой ручки Машеньке и Павлику.
Надо бы оскорбиться за «Дончика», но при Лизе это будет очередной детский сад, и проще сделать, чтобы отстали.
– Берём мыло в левую руку. Где у тебя левая рука? Ладно, проехали. Подставляем руку с мылом под воду. Две сразу нельзя. Рука без мыла отберёт воду у руки с мылом, и оно плохо размылится. Намочили мыло. Как ты мочишь? Прокрути мыло в ладони. Я буду считать до десяти, а вы крутите. Все вместе: «Тары-Бары с длинным носом приходил ко мне с вопросом…» Отлично. «Вы возьмите папиросу, приложите её к носу…» Смываем мыло.
Всю свою жизнь Дон на даче отвечает за чистоту рук малышей. Есть в этом что-то библейское. Лиза тоже в ванной, держит полотенце наготове, ждёт окончания считалки. Она хлопает ресницами, поджимает губы, когда пальцы