Такой я ее видела.
Когда пришла моя очередь рассказывать о себе, я растерялась: что еще я могла ей рассказать, чем удивить? Она уже знала, что от нас с отцом ушла мать, что я поступила в университет и у меня нет парня. Но мне так хотелось быть откровенной с ней, так хотелось показать, что я готова ничего от нее не скрывать, все ей в себе открыть и разложить, как торговка на базаре в свой самый лучший день. Поэтому я рассказала ей, что пробовала однажды курить и мне не понравилось, а вот в алкоголе нахожу нечто успокаивающее. Я рассказала ей свой самый постыдный секрет.
В одиннадцатом классе, когда родители уходили спать, я часто пробиралась в гостиную, доставала из папиного бара бутылку виски и делала пару-тройку глотков. Затем возвращалась в комнату, ложилась в кровать, включала музыку с телефона, надевала наушники и засыпала, согреваясь приятно растекающимся внутри меня теплом. Днем я не пила, но вот два-три глотка на ночь быстро вошли в традицию. Папа начал что-то подозревать – так стремительно уменьшался в объеме его любимый виски. Но он ничего не сказал маме. Уж она бы мне этого не спустила. Возможно, именно это мне и нравилось – ощущать себя преступницей прямо у нее под носом.
А однажды я украла у отца целую бутылку и спрятала ее в глубине своего платяного шкафа. Никто туда, кроме меня, все равно не заглядывал. Так было даже удобнее: вот она, всегда рядом – дотянулась, открыла, хлебнула, снова спрятала. Главное – не злоупотреблять, думала я. И почти не злоупотребляла. Утром я очень спешила в ванную, тщательно чистила зубы, потом готовила всем завтрак и в первую очередь выпивала чашку кофе с молоком в надежде, что никто не почувствует идущий от меня запах, если он вообще был. Но, видимо, молодой организм справлялся с алкоголем легко, и меня ни разу не уличили в детском алкоголизме. Это продолжалось около полугода, а потом мне надоело. Я начала готовиться к поступлению в университет, и даже легкое пристрастие к выпивке не очень-то вписывалось в мой режим, при котором я до ночи сидела над учебниками.
Ничего особенного в этой истории не было, но мне так хотелось доверить Тине что-то, чего обо мне не знал никто. Она казалась мне такой близкой и в то же время далекой, из совершенно другой, параллельной жизни. Я думала: то, что я ей расскажу, все равно останется здесь, между нами, в этой истории нас двоих, и никуда не пойдет дальше. Она никогда не встретит меня в коридорах университета, никогда не выдаст моим однокурсникам и не нажалуется моим родителям. Ей можно рассказать все, потому что на самом деле ей совершенно все равно, пью я или нет, есть ли у меня парень, кем я стану, когда окончу университет. Ей по все еще непонятной причине было весело со мной, и она по-прежнему не проявляла ко мне неприятного покровительства или снисхождения. Нет, я ей просто понравилась.
У моей матери, в отличие от меня, всегда было много подруг. С ними она была совершенно другой, не такой, какой мы с отцом ее знали. Она делала им комплименты, всегда готовила невероятные блюда и шикарно сервировала