мой выстраданный час. На этот раз всё будет по моей задумке, по эскизам, которые накидало мне воображение. В его безразмерных «мастерских» накоплено столько набросков и законченных по замыслу картин, что их никогда не рассортировать по реестрам. Не организовать выставку. Не распродать в музеи или частные коллекции. Всё остается при мне. А жизнь на каждую мою картинку упрямо, мастерски рисует свою – иногда карикатуру, иногда эпохальное полотно. Индивидуальное восприятие все-таки ограниченно. Когда я представляю, как всё будет происходить, я вижу лишь себя и любимого. Зная наверняка, как поведу себя в данном кадре я, неосознанно навязываю и мужчине милые моему сердцу стереотипы поведения. А жизнь видит целиком: и его, и Володю, да и мне отводит не главную, а лишь одну из ролей – и композиция получается менее однобокой. Но совершенно не такой, как хотелось мне! Даже если в развитии воображаемого сюжета попаданий – масса, все равно я частенько бываю раздосадована общей картиной.
Любимый балагурил. Володя мямлил. Никаких разговоров особых между нами не было: двум разным поколениям на общих фразах далеко не уехать.
– А ты раньше была на Домбае?
– Нет. И в этот раз вот не доехала.
– Придется приехать еще.
– Может быть.
– Природа здесь изумительная. Виды роскошные. Можно до Пятигорска доехать, до горы Машук, где Лермонтов стрелялся.
– Нет, не хочу видеть места убийства – ни Черную речку, где стрелялся Пушкин, ни Машук. Только названия красивые, как нарочно.
– Да, названия вполне романтические.
Надо сделать вид, что я ухожу к себе спать. Тогда Володя поймет. Уловит полутон – музыкант все-таки.
– Ладно, я пойду, – решительно двинулась я к двери.
Вопреки моим ожиданиям, Володя не пошевелился. Зато любимый метнулся за мной. Он прикрыл дверь номера, придерживая другой рукой меня, как будто я могла вырваться:
– Ты пошла пописать? Стесняешься Володи?
– Кого? Да нет…
– Oн тебе понравился?
Я молча смотрела в знаменитое лицо, словно видела его впервые.
– ??
– Ну… Как мужчина понравился?
А! Понятно. Ему хочется, чтобы я призналась, что лучше него нет никого. И что он до того мне родной, что при нем я не стесняюсь писать.
– Ни капельки, – честно потрафила я его амбициям.
– Он же симпатичный. В смысле, интеллигентный, – теребил меня мужчина, рядом с которым ни о чем постороннем думать было невозможно. Тем более, о других мужчинах.
– Да не нравится мне твой Володя совершенно! Чего он спать не идет, если такой интеллигентный? – мой голос стал выше на терцию.
– Тише-тише! Неудобно. Ладно, ты надолго к себе?
– М-м…
– Ну, возвращайся быстрее.
Войдя в свой номер, я посмотрелась в зеркало: глаза растерянные, но тушь не размазалась. Даром что заграничная. Даром-не даром, а очередь за ней в польском магазине «Ванда» на Полянке отстояла приличную. Вернее, неприличную, часа на три.
Так.