в спальню и закрыл за нами дверь. Пришлось упираться – обеими руками в торс.
– Володя же здесь! Не надо. Пусть уйдет. Ну, подожди, я правда не могу так. Как будто он подглядывает!
– Ну и что? Он же об этом мечтает! Влюбился в тебя. Пару пассажей сегодня из рук вон плохо сыграл. Сбивался с такта.
И, не дав мне опомниться, продолжил:
– Он – мой хороший друг. Приличный человек, я давно его знаю. Давай я его позову, пусть он будет с нами?
В этот момент я предпочла бы оглохнуть на некоторое время и с полным правом ни на что не реагировать. Я даже упираться перестала. Улыбалась глупо, перебегая взглядом с его правого глаза на левый, словно не в одном, так в другом могла увидеть подтверждение, что он шутит. Но нет, взгляд его выражал безжалостное лукавство.
– Ты же большая девочка!
Хорошо, что за ужином угодливая официантка подливала мне вина. Спиртное я не уважала именно за тот эффект, который позволял сейчас противостоять происходящему: в раскисших мозгах моих застревали импульсы, поступавшие из окружающей действительности. Туда, как в вату, падали его слова:
– Давай его позовем. Ты для меня такая сексуальная… Мне хочется именно с тобой!
А я и не знала, что я сексуальная. Я ничем в себе не кичилась, а большой груди и вовсе стеснялась, сутулясь и чуть сдвигая плечи, чтобы не выпирала. А то просто девушка легкого поведения с тяжелой амуницией.
Наедине с народным артистом я чудовищно комплексовала, оставаясь зажатой. И зажимала меня… любовь. Вернее, представления о ней. Образчики книг, эталоны времени, примеры бабушек, наставления матерей – всем этим девичье достояние – целомудрие было возведено в категорию главной женской добродетели. Потеря девственности считалась самой невосполнимой утратой. Но трагедия заключалась не в этом, прискорбном, с точки зрения морали, факте, избежать которого все-таки мало кому удавалось. Девушек к определенному возрасту разрывало пополам. Мораль сжимала хрупкие ножки, а непреклонный инстинкт их раздвигал. И самым безболезненным было, если это ответственное мероприятие девушка добровольно вверяла достойному смельчаку, не горюя об этом после. Гораздо хуже приходилось тем, у кого эту самую хрустальную девственность, бесценный клад, отнимал силой какой-нибудь подвыпивший нахал. Об экстремальных, подсудных случаях речь не идет.
Что касается меня, несмотря на титанические усилия, эталона из моего случая не получилось: я не донесла до свадьбы пресловутый клад. Хотя усердно старалась следовать канонам: не потакала влюбленным в меня юношам, не злоупотребляла косметикой в целях привлечения к себе особей противоположного пола, взгляд из-под очков отпускала строгий. И никаких вечеринок, пьяных компаний, танцев и поисков приключений на одно круглое место. Как и положено литературной героине, я ежедневно, рискуя сделать его плоским, давила этим местом жесткий стул Театральной библиотеки. Наверстывала недоданное в общеобразовательной школе, повышала эрудицию, выписывая и заучивая