распахнулась, в проёме возникла детская фигурка и Андрей с диким рычанием выскочил из засады. Племянник восторженно взвыл и бросился навстречу, выставляя вперёд «когтистые» лапки:
– Я грозная чупакабра! Р-р-р!
Схватив крестника под мышку, Андрей кинул его на кровать и зловеще искажая голос, рявкнул:
– Я пожиратель чупакабр!
Подобные бесячие игры с Санькой могли длиться часами, поэтому Андрей старался всегда нападать первым и, получив фору, быстренько затормошить племянника до полусмерти, чтобы поскорее унять маленькое, но острое шило в заднице. Неизвестно, сколько бы длилась «битва с нечистью» в этот раз, если б над ухом внезапно не раздался голос сестры:
– Так, чупакабра. А ну, марш отсюда. Дай мне потискать братишку.
– Ну, мам!
– Не мамкай тут. Брысь!
Сашка тут же надул губы, набычился и скрестил руки на груди, всем видом демонстрируя негодование. Мила на эту пантомиму не обратила ни малейшего внимания – наоборот, подцепив сына за шкирку, стащила с кровати и подтолкнула в сторону дверей:
– Иди, иди. Теперь моя очередь.
Андрей поднялся с кровати вслед за племянником, поправил сбившийся джемпер и вопросительно глянул на сестру. Та никогда не отличалась особенной ласковостью – не любила «ритуальные обжиманцы», как она называла приветственные и прощальные объятия. Так что же ей надо? Хочет поговорить?
Он ошибся. Мила заглянула в глаза умильно-лисьим взглядом и пропела медовым голоском:
– Братишка! Андрюшечка!
И, поднявшись на цыпочки, обняла.
Это поведение, обычно несвойственное сестре, поразило Андрея и он закаменел в объятиях, вопросительно косясь на Саньку, с любопытством наблюдающего за этой сценой от дверей. Разжав руки, Мила слегка отодвинулась и потрепала поочерёдно за щёки:
– Братик мой!..
Добила она тем, что, заставив ладонью склонить шею, стиснула лицо руками и по-прежнему присюсюкивая, по очереди поцеловала глаза. Вот тогда-то у Андрея в голове всё стало по местам: шарики – справа, ролики – слева. Это же она мать передразнивает! Вот ведь… коза! Что случилось? Они что, поссорились? Всё ведь всегда было нормально – родители поженились, когда сестре почти исполнилось четыре года, поэтому она считала Людмилу Горяеву матерью, а не мачехой. Да и мама относилась к ней как к родной дочери… Да, временами сестра потешалась над ним – дразнила маменькиным сынком, «Андрюшечкой-душечкой»… Над ним потешалась! Не над матерью же! Никогда её шутки не были такими неприятными. Что за муха её сегодня укусила? Может, перепила? Свадьба всё-таки.
Сбросив оцепенение, Андрей наклонился к сестре и тщательно понюхал воздух перед лицом – запах слабый, да и в глазах Миланы не безрассудное тупое веселье, присущее пьяным людям, а скорее шальная ликующая злость. Или показалось? А, неважно! Прижавшись губами к уху сестры, он шепнул приторно-ласковым голосом:
– Ах ты ж пьянь! – и звучно шлёпнул её по заднице.
Мила такого поворота явно не ожидала – изумлённо вытаращила глаза,