что это все крыша, – снова и снова твердил зам. – Милиция говорит. – Слюна летела во все стороны, тоже солидарная с Губернаторовыми внутренностями. Она подражала кишкам и мозгам, выказывая лояльность.
– При чем тут крыша? – спросил Чебуров бесцветным голосом.
– Не эта, не настоящая. А наша крыша… наша и вражеская. Они вроде тоже хотели грант.
– Мы бы его попилили… – главврач уподобился наивной Елизавете Фоминичне. Так бывает. В минуты стресса человек нередко склоняется к сугубо животным реакциям.
– Оно конечно, да они хотят весь…
Георгий Жорыч вышел из круга и пошел прочь.
Фельдман устремился за ним:
– Георгий Жорыч! А как же…
Грандиозные преобразования – ремонт в четвертой и девятой палатах – расползались у него на глазах, как воздушные замки. Кошкин одиноко подрагивал в центре круга, дожидаясь, когда его подтолкнут. Он медленно превращался в живую легенду.
– Фонтан, – бросил Чебуров, не оборачиваясь. – Мы же собирались построить в вестибюле фонтан? Вот из камней его и выложим.
– Это пожалуйста, – закивал Фельдман. – Но…
Не слушая его больше, Чебуров скрылся за дверью, где был чердак.
Вертолет все висел, чуть покачиваясь, и воздух дрожал от винтов, преображаясь в очевидную паркинсоническую рябь. Показались первые тучи. Небеса надвигались, не в силах затормозить.
Добрый вечер
У меня много друзей. Я говорю им: добрый вечер.
– Добрый вечер, Мари-Луиза.
– Добрый вечер, Виссарион.
– Привет, Захарий.
– Мое почтение, Джек.
– А вот и я, дорогая Настасья, что нового?
Они отвечают по-разному.
Мари-Луиза нараспев произносит:
– Добрый вечер, сударь.
Виссарион взлаивает:
– Добрый вечер, старина.
Захарий бурчит:
– Привет, привет, давненько не виделись.
Джек молчит, покусывает мне руку, накрывает на стол. Смешно он, однако, топочет.
– Я вконец извелась, – жалуется Настасья. Сахарная пудра раскисает в сиропных слезах. – Я сохну. Я таю.
Отвечаю:
– Ну, ничего, ничего. Сейчас сядем кушать.
Мою руки, включаю телевизор. Репортер рассказывает о достижениях конверсии. Масло вместо пушек: вот наш сегодняшний девиз.
Джек приносит полотенце, виляет хвостом. Я поправляю ему очки, мягко выговариваю:
– Эх, ты, голова – два уха. Грыз? Дужка вон треснула.
Джеку стыдно, он прячется. Из столовой доносится невнятный разговор. Мне хорошо с моими друзьями. Раньше я был одинок, но теперь все в прошлом.
Вхожу в столовую, все в сборе, расселись по местам.
Повязываю салфетку.
Я, когда ем, не свинячу, но всякий прием пищи – важный ритуал.
– О чем разговор? – спрашиваю их бодро.
– Захарий занудничает, –