пояснил Тихон.
На Фаю легла двойная работа, а Тихон надолго слёг в больницу. Его жена, занявшая директорское кресло, приняла нового работника по имени Эдик, который ничего не умел и ничего не хотел делать, а лишь льстиво улыбался всем.
* * *
Маля росла хохотушкой. Радость переполняла её во всем. Кузе нравилось играть и гулять с ней. Катя хотела устроиться на работу в детский сад по соседству, но Кузя настоял на том, что при их скромных потребностях его зарплаты на жизнь хватает, а потому Кате лучше посвящать себя дочке. Разок они погостили у родителей Кузи, чему те были несказанно рады. Прошло уже немалое время после того, и мать приглашала вновь, но скопленного хватило бы только на дорогу, а Катя снова была беременна.
Кузю раздражало заискивание Эдика, но ещё больше раздражала необходимость полного контроля над тем, что и как он делает. Проще было самому всё сделать, чем принудить нерадивого, и Кузя стал поучать неумеху, не пренебрегая повышенным тоном и крепким словом.
Тихон, вернувшийся из больницы, не реагировал на просьбы Кузи уволить Эдика. Дошло до того, что за поломку инструмента Кузя отвесил Эдику тумаков, за что сам потерял в зарплате. Выяснилось, что Эдик – племянник жены Тихона, и принят, чтобы докладывать обо всех. Тогда и Кузя стал работать «спустя рукава». Эдик сидел на лавочке, а Кузя сам неспешно резал, грузил, строил, выправлял, чистил. А клиенты ждали. Вместо Тихона всё чаще сидела его жена, а очередь покупателей становилась всё короче.
– Надо было послушать меня, не было бы болота! – высказал Михалыч, с которым Кузя продолжал поддерживать отношения. – Да и Тихон прогадал: погнался за топорищем – упустил топор!
Михалычу жизнь преподнесла новые проблемы: его деревушка была на краю города, и участок вблизи леса и речки приглянулся кому-то из «крутых». Поначалу «крутой» сам подъехал к Михалычу в компании с местным главой и предложил вроде как немалую сумму за участок земли с условием, что Михалыч уберёт свои «дрова», имея в виду дом. Михалыч отказался, поскольку место нравилось самому, и оно было памятью об ушедших родителях, да и за предложенные деньги невозможно было приобрести даже комнату в коммуналке. А затем произошёл пожар: пока Михалыч был на работе, его дом сгорел дотла.
По заявлению Михалыча полиция возбудила дело о поджоге, но никаких результатов не было. Ни в доме, ни во дворе Михалыча не было ничего самовозгорающегося, и даже электричества в тот день, по стечению обстоятельств, не было, но полиция меднолобо не желала признать факт поджога: «А вдруг кто-то окурок из-за забора бросил!» – и это в таком месте, где посторонние лишь с десяток раз проходили за год!
Михалыч перебрался жить к сестре, ютившейся с дочерью в однокомнатной квартире, а на пожарище сколотил «курятник», чтобы видно было, что место не пустое.
* * *
Ссоры