куклы я рухнул в пропасть, на дне которой силач в трико разыгрывал партию в японского дурака с вездесущим сатиром – я так долго летел к ним на смятом покрывале, что наизусть выучил порядок карт, и вывел, что в дураках останется пожилой силач.
Валет хлопнул десятку, и я проснулся. Мне с неизбежностью предстояло открыть глаза, и я протянул блаженство неведения несколько минут, выискивая в тишине спальни хихиканье сатира или плач куклы – к счастью, я расслышал только мерное кукольное дыхание и трамвайный звон за окном.
Я открыл глаза, и обнаружил куклу спящей – рука под растрёпанной головой, картинно разведённые бёдра и оттиск моей ладони на смятой груди.
Я испугался свидетельств страсти, и захотел одеть куклу – надорванное бельё валялось у кровати с наглядностью косвенной улики, и я вспомнил о сложностях преодоления неудобств, мгновенно разросшихся до размеров пригодного для суда насилия.
Здравый смысл, ссылаясь на смутные правила обращения с домашними питомцами и внятные робототехнические инструкции, приступил к защите владельца.
Я успокоил себя отсутствием свидетелей и недоказуемостью умысла – в конце концов, кукольная девственность была подсунута мне помимо моей воли. Готовя защитную речь, я сослался на риски, которым подвергался внутри куклы, и через два-три софизма уверил себя, что сам могу быть истцом обвинения куклы в предумышленном членовредительстве.
Преступление становилось размытым, и я решил заглянуть внутрь куклы – вольно раскинутые ноги подогревали криминальное любопытство. Я наклонился к месту преступления и присмотрелся к кукольной анатомии – к счастью, никаких повреждений не было.
Кукла была сделана подробно, с соблюдением пропорций потайных мест, но с заметной игривостью замысла – я почувствовал оживление, и решил разбудить куклу, подчиняясь эстетическому порыву и практичному желанию получить сполна.
Я приблизил губы к чуть подрагивающей кукольной плоти, и поцеловал искусственную кожу деликатнейшим исследовательским поцелуем, не разбудившем бы и спящей стрекозы – кукла вздрогнула во сне, издала легкое симпатичное мычание, и продолжила спать с безмятежностью выключенного механизма.
Равнодушие куклы толкнуло меня в трясину бытовой философии, и я задумался о превратностях либидо и его беззащитности против коммерческих манипуляций. Некоторое время я чувствовал себя отвергнутым – мысли о мести закономерно привели к прозрению.
Я вспомнил, что рядом со мной в постели лежала механическая игрушка, просто кукла, несколько преувеличенная в размерах для удобства использования.
К удивлению, жажда мести не прошла полностью, и некоторые ее обрывки еще долго подбивали меня сделать выбор между немедленным удушением и длительным равнодушием.
В конце концов, я решил разорвать отношения с куклой – искренность моей досады усиливалась поддельностью провинившейся