вознаграждены – закон не признаёт действием ничего, что состоится у вас с куклой.
Я не сомневался в искренности и добросовестности г-на Монро, но моя манера уточнять важные вещи заставила пуститься в долгий полувопрос, прикрытый фиговым листком иронии, и чуткий собеседник пришёл на помощь.
Вы рискуете не более, чем спариваясь с комодом, сухо сказал г-н Монро, и мне неловко указывать на очевидные преимущества моего товара – чего доброго, вы примете меня за зазывалу. Щупальца разоблачения, о которых вы стыдливо упомянули, не дотянутся до моих покупателей, в противном случае я оказался бы соучастником – скажите мне в глаза, похож ли я на глупца, какой продаёт репутацию по цене куклы?
Я не смог смотреть в глаза г-на Монро – порция хвастовства, от которого он не сумел воздержаться, заставила меня отвести взгляд. Я взялся убеждать г-на Монро, что не сомневаюсь в его способности гарантировать мне юридическую безопасность, и что мои опасения относились, скорее, к морали.
Г-н Монро покивал в такт моей горячности, и разговор стих – мы устали пикироваться в ожидания отчёта о моём опыте с куклой. Исследовательский интерес г-на Монро угас до размеров равнодушного терпения, и я, раздувая интригу, перебрал со страстностью изложения.
Чувство неловкости не покидало меня долго – я и сейчас не уверен, не напугал ли г-на Монро манерой вникать в такие подробности, какие опускаются даже в судебных протоколах.
Я не несу ответственности за приличие употреблённых слов, т. к. бытовой разговор не предусматривал специальных терминов, за которые я мог спрятаться, и мне пришлось использовать немногое, что могла предоставить поверхностная образованность – спасительное интроитус, трижды использованное мной в описания первой пробы, забрело в голову лишь по счастливой случайности.
Сочувствие, с которым г-н Монро отнёсся к порыву моей искренности, разбудило совесть – так актёр, срывающий девятый вал аплодисментов, начинается стесняться изысканности собственного мастерства. Роль утешителя шла г-ну Монро, и вдохновляла его фантазию – он разошёлся так, что назвал меня истинным поэтом в том деле, о котором шла речь, и подтвердил комплимент цитатой из моего отчёта.
Он указал, что среди возвышенных оборотов было упоминание о прохладном покрывале безнаказанности, и метафора окончательно примирила самолюбие г-на Монро с недружелюбной подозрительностью, какую он, в свою очередь, подозревал во мне – прекрасный образец французской дуэли добрых приятелей.
Г-н Монро сделал предположение о практическом применении выдуманного мной покрывала – в сильно сжатом пересказе его изобретение напоминало накидку, пригодную для путешествий в преисподнюю, где обитали самые аппетитные пороки, и в существование которой мы оба верили нетвёрдо. Инфернальный уклон огнеупорного изобретения г-на Монро выдавал скрытые опасения – возможно,